И беззвучно метались озабоченные своими. Осенние воды

Читаю сейчас сборник рассказов советских писателей 20х годов. И так меня там один рассказ зацепил, что решил его здесь выложить. Интернет про советских писателей не знает, но рассказ так зацепил, что не поленился я его оцифровать. Пускай здесь будет. Я такой, выражаясь сушеным языком, модели взаимоотношений между мужчиной и женщиной, никогда не встречал. Добивает она меня в первую очередь своей обыденностью. Даже не знаю, как к ней относиться. Может, вы как-то поможете по полочкам разложить. Не хватает мне внутреннего Белинского.

Дня два как моросил мелкий дождь — дороги ослизли. В полях стоял туман. Кричали вороны. Лето кончалось, с полей не возили сжатой ржи, ждали, когда обсохнут мокрые суслоны, а кто из старательных мужиков успел убрать сухую рожь, те уже пахали подзимки. У избы Василия Аксенова, прозвищем Лапа, валялась перевернутая вверх ральниками соха, мокла и ржавела; у изгороди, приваленная, облепленная землей, серела борона с редкими поломанными зубьями. Поперек крыльца лежали брошенные грабли, а в сенях валялся хомут с веревочной супонью, со сбитой набок хомутиной.
Василий Лапа, веселый, принаряженный, ходил по избе, гремел самоварной трубой, дул в самовар, тусклый, давно не чищенный. Вынув из стенного шкапчика чайные чашки, расставил их на столе. Две нарядные бабы сидели у стола в ожидании чая и любопытно оглядывали неприбранное жилище Лапы. Одна, пожилая, в темном платье, говорила другой —- круглолицей, часто хихикающей:
— Уж правда, Матренушка! Лучше тебе этого жениха не сыскать...
Василий, в красной рубахе, в синих штанах навыпуск поверх рыжих сапог, подошел и прибавил к словам бабы:
— Конешно, правда! Весь тут, ни свекрови, ни свекра.— Он тряхнул длинными волосами с пробором и, пряча за спиной большие руки, пригнулся к молодой.
— Мне оно и ништо... хи-хи... Мама моя супротив Василья Аксеныча, да соседки худо про него бают...
— Эх, Матрена, Матрена, как оно?
— Михайловна изотчеством.
— Матрена Михайловна! Да нешто сосед соседа когда хвалит? Что говорят, знаю: «Жену в гроб забил, другая от худого житья сбежала... Ищет третью, чтоб хозяйство наладила». Это ли?
— То самое... хи...
— Вывороти душу! Правду скажу — первая баба попала дохлая, другая героем прельстилась: был Архангельский фронт, сама знаешь, красных понаехало, бабы, девки с ума будто сошли, потому идут за революцию люди... красноармейцы! спасители!
— Да чего тут! Матрене лучше тебя, Василий, искать нечего.
— Я што? я иду... мама вот как ужо?
— Ой, Михайловна! Тебе замуж, не маме идти... И кто иной возьмет? С красным военкомом ребенка прижила — бросил... Все знаю, не гнушусь, беру — потому сам не свят. А, вот он, самовар!
Василий поставил на стол самовар, заварил чай, принес на тарелке масляные колобки:
— Ешьте, пейте! чай настоящий, из города земляк
достал. А тебе особо скажу, Матрена Михайловна: за
приметил я тебя давно и письмо тебе составил... Не
пойдешь ежели, то махну в чужую сторону, на озера
сватать... Те девки пойдут — манит их наша сторона!
Пожилая, неискренно улыбнувшись, всплеснула руками:
— Ну, что ты, Василий свет, бери-ка наших! Чего озеруха смыслит? Да ей корову по-нашему не подоить. Не хозяйки они...
— Хи-хи! озеруха-старуха... Говорят: тамо, как девка родилась да чутку подросла, ее загоняют в воду рыбу ловить!..
— Тутошних бери, Василий!
— Вывороти их душу — тутошние, видишь, ломливы, а ежели на озерах девки кажутся старее наших,
зато ядреные.
— Хи... дай-кось письмо-то!
» Василий Лапа достал из кармана брюк потрепанную бумажку. Топыря рыжие усы и выставив правую ногу вперед, стал читать.
— Ты сядь, Аксеныч!
Василий не сел, а только спрятал свободную руку за спину и выпятил грудь:
— «Ты, Матренушка, цветок, посажу тя на шесток, буду часто поливать, красавицей называть! Тебя вижу я во сне — зазнобила душу мне; ежли вижу наяву — то не знаю, где живу: на земле или в раю, только песенки пою... Я куплю тебе наряд, приживу с тобой ребят! Будешь матерью-женой, не работай — песни пой...»
— Такие песенки я часто составляю, да еще на клиросе пою... Родитель мой был дьякон, а не благословил на церковные дела -— грубый был человек; помирал, сказал: «Держись, сын, за землю — земля прокормит! Наше, поповское, ремесло худое». Мне же наплевать... Я прямой человек и правду скажу: не обожаю пахоты, не люблю хозяйства... Вот ежели с бабой, то это дело иное — бабы к земле плотны! Плотны бабы, вывороти их душу...
— Мне писано — давай письмо-то! хи-хи...
— Погодь, Матрена Михайловна, ранее ответствуй: идешь за меня или балуешь?
— Мама вот как?..
— Письмо сделаю на твое имя, и все прочее, а думаю, ежели когда в гости к тебе приду...
— Не ходи! Мама тебя не пустит в избу... не любит она...
— Жаль, а с мамашей твоей можно бы поговорить, не понимает, что я за человек есть! Я вот тут в школе актером играл, даже учитель, он у нас коммунист,— хвалит: «Ролю хорошо учишь!» Старики учителя того не обожают, молодежь — та с почтеньем, потому многих на путь жизни просветил... грамоте обучил. «Играй, говорит, толк выйдет!» А мне когда? Сам корову дою, хлеб пеку; вот колобки кушаете, а я сам их пек.
— Я слыхала, сказки ты, Василий, мастер сказывать. Ну-ка, потешь нас с Матреной-то... Письмо уж куда ласково, только читаешь громко и нескладно слушать.
— Хи-хи... баско писано, да не мне — вишь, дать не хочет.
— Писано тебе, Матрена Михайловна! Не даю,
значит — когда перепишу.
С улицы раздался стук палки в раму окна.
— На собрание к десяцкому, эй!
Бабы встали.
— Двор не глядели да корову, а тебе вот идти надоть?
— Ништо, любезные, поспею! А то, может, вы ночуете?
— Ой, худое скажут про нас: с ночевкой — это, значит, шляются...
— Ну, так подьте, а я подожду!
Бабы прошли во двор. Посмотрели хлев, сарай. Потрогали вымя у коровы, пересчитали рубцы на рогах. Старшая сказала:
— Тринадцать рубежей — тринадцати телят, старая!
— А не пойду я за него, Мавра!
— Так, бабонька! Это не жених: ни пахать, ни косить — сказками сыт не будешь. Гляди, дождик, а ему лень соху в сарай занести — ржавит. Нешто это хозяин? Поповское дите!
— Хи-хи! а подговаривала: «Лучше жениха не найти!»
— Ты понимай — лишний раз чаю попить, да подарки, может, даст — он ведь шалой... чужое сорит: бабу с приданым в гроб забил, а другая избу поставила, корову завела... Не от сладостей от своего гнезда с солдатом сбегла...
— Вишь, он какой! хи...
— Пойдем-ко, ждет!
Василий Лапа шел с бабами по деревне, расспрашивал:
— Как, бабоньки, хозяйство?
— Ничего...

— Вывороти душу — корова у меня первая в деревне!
— Стара...
— Сам дою — доит хорошо!
— Прощай, Василий Аксеныч!
— Заходите!
— Хи-хи! Чего так-то?
— Зайдем. Ежели ночуем, то по плату подаришь?
— Него угодно подарю! заходите,
— Эй, Аксенов! не стой на пороге — иди в избу,
соседи ждут,— отворяя дверь в сени и слегка толкая
Аксенова, сказал десятский.
В избе десятского подросток-дочь выкладывала из лежаночного котла пареную солому скоту в ведра. Дым махорки в избе смешивался с запахом прелой соломы.
Грамотный мужик десятский, держа огрызок карандаша за ухом, цигарку в зубах, перебирал беспорядочный ворох распоряжений исполкома.
Василия Лапу встретили криками:
— Аксенова деревня ждет, а он все сватается!
— Пошто Аксенову бабу? Пускай землю отдаст деревне!
— Слушайте, суседи-и! — крикнул десятский. Его спросили:
— Нешто ты всю эту бумагу честь нам будешь?
— Нет, пошто? Вот она, нонешняя! — Десятский прочел: — «Навозить дров в школу, разложить вывозку полошадно».
— Все, што ли?
— Все!
— В школу? Што ж, можно!
— Школа гожа, а вот, суседи, в церкву дров возить не станем!
— Прави-льно-о!
— У попов лошади есть — пущай сами-и!
— Да вот, Лапа навозит! Недавно в псаломщики просился-а...
— Я, граждане, вывороти душу, рубить не мастер!
— А баб сватать мастер?
— Бабу мне даже необходимо, потому корова, лошадь.
— Продай! Зря моришь скот,
— Землю запустошил!
— Без бабы, граждане, не обойтись, а ежели баба, то земли еще прибавить надо.
— Зря сватаешь — бабы тебя знают, не пойдут!..
— Я, граждане, удумал с озер привести невесту!
— Ту, ежели приведешь,— не забьешь: там девки — смотри — ядреные!
— Хо-хо-хо! изо всего лесу!
— Землю у Аксенова надо отобрать — от крестьянства в отцы духовные лезет!
— Мне чего лезть? вывороти душу! Батька у меня дьякон был — земля подо мной церковная!
— Пошто ему пахать? Ему сказки сказывать ладно!
— Бездельничает грамотой!
— Кому грамота в науку, Аксенову — на балагурство!
— Ежели в этот месяц не женится — землю отколотим, потому пришло поповские земли равнять под мужичий шест!
— Правильно-о!
— Я, граждане, завтра же иду на озера.
— Спеши, Аксенов! потому месяц — недолог срок.
Собрание разошлось, а Василий Лапа, подговорив
дочь десятского смотреть за скотом, придя домой, стал налаживать пестерь и ружье для дороги на озера.
Василий, идя лесными тропами в сторону озер, стрелял рябчиков. В день дошел до первой избы на лесных наволоках, заночевал. Было холодно, и не хотелось рубить дрова.
На холодном полке дрожал под рядовкой пестрядинной, проношенной до заплат; ватный пиджак на нем тоже нахолонул и не грел тела.
Снились всю ночь бабы. Утром рано проснулся, закурил и, лениво разведя огонь, пил чай да рябчика варил в котелке. Поел, нагрелся и снова целый день шел: наволоки становились все уже, а лес все выше и матерее. Далеко от тропы за рябчиками боялся уходить. День палея серый, моросило,— рябчики на манок не отзывались. Мокрые ветки елей мазали по лицу сыростью.
«А ну, как еще, вывороти душу, завтра паморока будет? Наработаешься над огнем...» — думал он и щупал за пазухой кусок кумачу и платки.
«На озерах ходят в тряпье. Кумачом, платками любую девку сманю: не пондравится — прогоню, да за другой, благо дорогу узнать!»
Наволоки кончились. Отсюда пойдет сплошной лес без дорог верст на тридцать. На последние наволоки редко ступает нога человеческая, а потому на них и избушка стоит столетняя, в землю вросла. Пока шел до этой избы Василий Лапа, по небу ветром раскидало облака, вызвездило, стало морозить.
«Еще беда! не нарубишь дров — промерзнешь до дна... черт!»
Развел огонь и долго, медленно рубил сушняк. Спал топор, отлетел в сторону; с ругательствами нашел его за кустом, насадил снова и заклинил кое-как:
«Хватит на раз! вывороти душу...»
Прогрел избу, сварил суп из рябчиков, поел, лег на полок, запел божественное, подумал:
«Оно лучше на дорогу, а идтить, пожалуй, еще дня два?»
Наработавшись, уснул без снов.
С утра пошел сплошным лесом, и чем глубже уходил в лес, тем сумрачнее становилось на душе... Дали лесные мутнели, пугали далекой мглой — туманами в болотинах и выломками на косогорах. Звенели комары, приставала мошка, но Василию Лапе было не до того, чтоб обращать внимание на гнус... В стороне, где шел он, пищали рябчики; он боялся выслеживать юркую птицу.
«Закружишься...»
Начал тихо напевать божественное.
«Так-то вернее...»
Тряс на широкой ладони компас, стрелка отчаянно крутилась,— а ему казалось, когда останавливалась стрелка, что она неправильно показывает юг и север,— плюнул.
«Машина — дело мертвое, на божественное приналечь!»
« Откуда-то появилось силы больше, чем он ее чувствовал,— пропала обычная лень, и Василий Лапа почти побежал вперед, спотыкаясь, падая и бормоча псалмы. Растерянно вскидывал глаза поверх сосен и елей на мелькающие клочки неба, жадно искал взглядом солнце, а солнца не было...
Вековой, не тронутый рукой человека лес стоял перед ним, он чувствовал себя в нем, как тот комар, который сидит у него на щеке...
Под ногами на много верст лежит мягкий, глубокий, рыже-зеленый мох, пахнущий багульником; от запаха приторно-едкого кружится голова. Когда мох пошел по колено, то Василию Лапе стало казаться, будто он погружается в глубокую воду, рыже-зеленую, заломленную сиреневыми столбами стволов сосен. Тишина. Только в голове у него звенит:
«Блудишь... блу-динь-динь...»
«Хоть бы желна! Хоть бы птичка какая чиликнула... Боязно...»
Когда он падал в мягкое, то без звука, и, вставая, шел в ту же тишину. Выбился из сил, остановился, перелезая валежину, и сел на нее. Сдернул с мокрых волос шапку, стащил ружье, дрожащими руками едва закурил и громко, чтоб нарушить тишину, сказал:
— Нечего тому богу молиться, который ежели не
милует: пел псалмы, а заблудился!
Испугался своих слов и, вытянув шею, стал глядеть в синеющую даль:
«Вот те ижица — заблудился! Куда теперь?» Неожиданно соскочил в мягкое, в мох, и закричал:
— Эй! э-э-эй!
Схватил с валежины шапку, набросил ружье, ударив себя стволом по голове,— кинулся вперед.
Впереди, саженях в тридцати в стороне, увидал рослую девку в синем клетовнике-сарафане, в красном платке. Девка шла нагибаясь, брала не то ягоды, не то грибы.
— Эй! э-э-эй!
Девка шла не оглядываясь, словно глухая, а Василий Лапа спешил за ней, но во мху утопали ноги, скоро идти не мог, а девка уходила.
— Што тя несет? Вывороти душу! я добрый, эй!
Девка шла и шла, временами нагибалась, клала
что-то в корзину, надетую на левой руке. Василий Лапа видел, что она как бы уменьшалась.
— Не догнать! стой! душу твою на левую сторону,-— стой!
Стемнело. Нельзя стало идти дальше. Василий крепко выругался с отчаянья, подошел несколько — стал и недалеко увидел: блестит вода.
«Озеро?!»
Вода на озере была сине-черная, по воде плавали светло-серые комья снега. Лапа, вглядевшись в комья, понял:
«Лебеди! Дай пойду — убью».
Подошел к воде и не стал стрелять. Лебеди держались близко к середине озера, озеро было большое, усталость нашла на Василия Лапу. Рубить дерево у него не подымались руки. Разворотил мох, залез в него, накрылся рядовкой и тут же уснул. Утром, отыскивая дрова, увидал за озером ряд лесных избушек, у избушек двигались люди.
«Ну, Вася! молись Егорью — дело твое высокое, не последний раз по лесу идешь...»
Развел огонь, вскипятил чаю. К его огню из-за озера пришли девки. Девки одеты в рваные пальтушки, сарафаны, в лаптях на босу ногу.
— Эй, сватьи! вывороти душу — вы тут пошто?
— Рыбу ловим да сушим!
— Откеда вы?
— А мы озерные!
— Пейте чай — хотите?
— Мы непривышны. Пойдем, коли хошь, к нам!
Этот день Василий Лапа кружил у озера. Хотелось
ему убить лебедя, но лебеди по-прежнему держались сбившись в кучу и казались белым островом. Перед закатом выглянуло красное солнце,— молодые елки с тонкими верхушками загорались то тут, то там.
«Пора к сватьям!» — решил Василий Лапа.
Придя к девкам, он удивился: у одной из изб разбрасывала по рогоже мелкую рыбу высокая девка с темным, почти черным лицом от копоти. На ней был синий клетовник-сарафан, только на голове вместо красного платка трепыхался выцветший, бледно-голубой.
— Эй, сватья! вывороти твою душу,— пошто не подождала меня в лесу?
— Чого?
— Я по лесу шел сюда, а ты от меня уходила... Кричал — идет знай!
— Перестань, шальной мужик, я неделю рыбу ловлю и никуда не ходила, врешь.
— Да как же я тебя видал?
— Лешевицу ты видал!
— Дай-кось топор-то, топить избу пора...
— Маремьяна! Мужик есть, дров нарубит...— закричали девки.
— На топор! рубите без меня.
Василий Лапа распоясался, снял рядовку, стащил сапоги: за избой стучал топор, потрескивали щепки. Сидя на пороге избы, Василий босиком, полураздетый, курил, спросил:
— Девки! никак она сушину валит?
— Сушину, а што?
Лапа в испуге вскочил и крикнул:
— Сватья-а! Не свали сушину на избу — задавит.
— Сиди знай — леневой!
Защелкали сучья, затрещала столетняя сушина,— пала, вздрогнула земля. Пала рядом с избой, далеко протянувшись мимо верхушкой. Девка нарубила чураков, наколола смольливых дров, охапками перетаскала к себе:
— Разводи огонь! Давай чайник, воды зачерпну.
Василий Лапа, посмеиваясь, готовыми дровами за
топил каменку, сказал довольный:
— Значит, вывороти душу, чай пьем! Разводя огонь, пытал девок:
— Парни-то придут? Мужики или...
— Каки еще парни?
— Да нешто вы одни здесь?
— Кого еще надоть?
— Экое мне тут добро — едино что салтану турецкому!
Девки у огня сварили овсяной похлебки, поели. Высокая, с темным лицом, сказала:
— Ты, мужичок, взял бы головней да рядом избу прокурил!
— Вам места, што ли, мало,— мне хватит!
— Спи, коли ежели смирной!
— Я-то? я смирной!
— Мы и озорных не боимся, тебе как лучше!
— Со мной, сватьи, вам весело будет — я сказку скажу!
— Скажи!
— Ну, скорее, а то зауснем!
— Спите, ежели неохота слушать! Я иду к вам свататься... Наряд несу — во, глядите-ко! Во, видишь, какая пойдет со мной, той подарю...
— Поди-к ты,— он богатой!
— Выбирай кого? — идем!
— Леневой мужик! Дров и тех не хотел рубить..,
— Нечего с ним вязать голову!
— Может, на кумач-от корову променял?
— Мое дело! придете места глядеть — увидите все...
— Ха-ха-ха! Что с ним,— выбирай, коли сватаешь.
— Вон эту думаю, вашу коноводку,— не зря она мне в лесу примстилась!
Высокая промолчала.
Все поскидали лапти, сняли сарафаны — в одних рваных рубахах залезли на полок. Василий Лапа зажег длинную лучину.
Он видел, как высокая девка, не стыдясь, сняла верхнюю одежду до рубахи, короткой и грубой, легла среди других, а ему сказала:
— Отвори-ка, мужик, дверь, жарко!
Василий откинул дверь.
Тускло сияло за дверями озеро. У берега лежала полукруглая блестящая полоса, верхушки прибрежных елей мутно светились. За озером над лесом стояла темно-синяя туча, из-за нее чуть-чуть выглядывал крупный месяц.
Светом месяца, желтовато-бледным, была озарена кромка тучи,— вверх до самых звезд текли сетчатые лучи по опаловому небу.
— Эх, и хорошо же у вас тут! Хоть книгу чти, сиди...— проговорил Лапа, покуривая.
— Кто не работает, шатается, как ты,— тому хорошо, а мы вот чуть утро в воду забредем да до ночи не вылезем, мошка лицо исколет до опухоли, так и думать некогда, хорошо в лесу или худо...
— Я за делом иду, говорю вам,— свататься пришел! — ответил Василий высокой девке.
Она промолчала, а остальные запели:
Старик по двору ходил! Не с ума заговорил,— Не дает отстряпаться, Посылает свататься!
— Зубоскальте! Высокая сказала вдруг:
— Счастливой! Он вот грамотной...
— Еще бы, я грамотной!
— А я вот слепая, безграмотная!
— Выходи за меня — выучу!
— Ужо посмекаю...
— Смекай поскорее!
— Сказку, сказку!
— Эх, диво дивное! Месяц из тучи вышел...
— Ты двери запри, мужик, теперь выстудило...
Василий Лапа послушался строгого голоса высокой девки, запер дверь избы.
— Так сказку? Ну, чуйте! Был парень, посватался он — вывороти его душу,— как и я, на богатой девке, дочери кулака-мироеда... Посватался, а потом одумался: дошли слухи, что девка миляша имеет...
— Слухаем...
— Ну, сватьи, надо ему узнать правду, а как? Обрядился он нищим, пришел к кулаку, прикинулся богомольным,— а кулак богомольных любил,— выпросился ночевать; пустили. Пробрался он в горенку, где спала девка, невеста, спрятался за печь. Перед тем как идти спать, вот тоже, как и я, сказку рассказал: «Ежели, говорит, девка разденется нагишом да голову сунет в хомут, а ноги в гужи и заснет, вывороти душу, то во сне увидит все, что захочет!»
— Ври-ка больше?1
— И вот, девка слыхала, как он энто сказывал. Стоит жених за печью, а ночь была светлая,— месяц пек, ну, как теперь...
— Чуем!
— Видит, девоньки, кто-то лезет к окну, а девка подскочила, открыла окошко. Залез в горенку молодец кудрявой, и ну они любоваться-целоваться! Потом девка ему и говорит: «У нас, говорит, прохожой ночует, сказывает — ежели голой раздеться да голову в хомут сунуть, а ноги в гужи, то во сне все, что захочешь, увидишь,— я без тебя жить не могу, так хочу во сне увидать тебя, когда уйдешь».
— Ладно дело...
— А вы слушайте! Разделась она, залезла в хомут, а хомут-то под лавкой был. «Помоги-ка, мне одной не залезть, вылезти я и одна вылезу!» Положил он ее на лавку в хомуте и ну опять чудесить, а тот, вывороти душу, из-за печи возьми да крикни: «Эй, хозяева! Дочку вашу волки съели». Молодец кучерявой в окно, девка в хомуте мается, и, как на грех, луну в небе будто кто шапкой хлопнул — стало темно. Прибежал отец с матерью, отец грабонул рукой по лавке, нащупал дочь и кричит с перепугу: «Матка! Тащи огонь, дочке волки голову оторвали, одно, кажись, горло осталось!» Огонь принесли, и прохожий из-за печи вылез. Осмотрели вместях девку, из хомута вынули. «Ничего, говорит. Все у девки цело...» И пошел из избы, а отец с матерью ему денег суют; «Не разводи худой славы,— за девку, вишь ты, нынь сватаются!» Ушел жених-прохожой, а за деревней на рассвете встретились ему нищие слепцы, спрашивают: «Скажи, богомолец, в каком тут доме нищих хорошо чествуют?» — «А тут, говорит, в крайнем, с крашеными углами, у богатея... Только любит, когда придешь, дочку, которую волки съели, поминать чтобы». Слепцы сделали, как им сказал жених, а богатей их в шею выгнал...
— Нескладная!
— Зачни другую!
— Ну, так слушайте, сватьи! Так было со мной: ходил я к одной бабе — молод, глуп был...
— Ты и теперь не оченно умен!
— Не перебивайте, душу вашу! Был у той бабы муж богомольной, а баба была хитрущая... Пришел раз я к ней в гости, она водочки на стол, грибков, а муж — что ему вздумалось — с дороги домой вернулся: вижу я, въехал во двор, потом слышу, в сенях дугу на гвоздь вешает, скоро в избу грянет... Струхнул я — бедовой муж-то был у бабы. А баба ничего! Подскочила ко мне и ну с меня платье рвать. Раздела донага, посередке меня полотенцем опутала, чтобы значит, стыд убрать, велела встать на лавку, я даже головой да плечами образа закрыл. «Сложи, говорит, руки крестом, глаза возведи к потолку!» Сделал, как учила, а муж в избу: «Это, жена, у тебя кто?» — «Да Нил Столбенский, благодать, вишь, бог послал нам, ежели куда не уйдет в другое место...» Муж, смекаю, хоть и гляжу в потолок, распоясался, кинул топор под лавку, рукавицы на лавку, стал руки мыть. «Дай-ко, говорит, жена, щец! Собери на стол». Стол-то близко от меня стоял. Подала она ему щей. «Да что, говорит, вывороти его душу, как нищему налила? Налей большую чашку!» Налила. А щи жирные, каленые. Сел, поглядел на меня и говорит: «А что, жена, первую чашку не дать ли святому? Уж больно горячи».— «Ой, что ты! Он постник, не ест скорому». Меня от его слов даже в жар кинуло. «Ест, не ест, говорит, его душу, но ежели объявился, то и кормить надо!» Да-а как хватит чашку со щами, да как плеснет на меня словно огнем. Я через стол махнул, и полотенце уронил, и в двери, а он, вывороти его душу, кричит: «Эй, святой, постой — в печи каша есть!»
Девки засмеялись:
— Ладно тебя почествовал!
— Святым оно и полагается!
— Вот ужо,— свертывая цигарку, сказал Василий Лапа,— раздеваться буду, покажу, как он мне брюхо накрасил...
— Нам чего глядеть!
Одна девка вынула из паза избушки мох, затыкавший длинную щель.
— Ты пошто? — спросил Василий.
— Двери Маремьянка не велит настежь держать— жарко.
Лучина погасла. Василий Лапа сидел в темноте, курил.
В щель, открытую в стене, яркий месяц по нарам раскинул серебристую пелену.
Вглядываясь, видел Василий то голое колено, то руку обнаженную, то грудь выпуклая девичья круглилась. Он, докурив цигарку, поспешно разделся и полез на полок. Одна из девок толкнула его, он упал на горячую каменку, обжег бок. Залез с другой стороны и, осторожно привалившись, потрогал одну из девок за обнаженную грудь. Тяжелая ладонь, пахнущая рыбой, шлепнула его по лицу, голые ноги, руки толкали и били, он упал на пол, ударился головой о лавку. Поднялся в теплой темноте, пощупал нос, почувствовал — течет кровь, сказал:
— А что, сватьи, ежели я зачну вас за волосья имать? — Засопел злобно и громко.
На нарах приподнялась высокая девка, сказала:
— Говорила тебе — иди спать в избу рядом!
— Еще не хватало рубить да топить!
— Спи на полу — сюды не пустим!
— Черт!
— Вот шальной! сам себя мает...
Василий Лапа обтер кровь, сел на лавку, закурил.
Глаза его против воли блуждали по спящим — он видел: две девки с растрепанными волосами лежали поперек нар, положив головы на грудь высокой девки, спавшей посредине нар. В сумраке ему чудился девичий бред, нежно зовущий кого-то... Умолкали губы, а Василию Лапе слышались поцелуи. Он плюнул и вышел из избы. Стоял на холодной земле босыми ногами, вернулся озябший, кинул на пол ватный пиджак, накрылся рядовкой. Уснул под утро.

А) Великие, истинные дела всегда просты, скромны.
В) Казак не хочет отдохнуть ни в чистом поле, ни в дубраве, ни при опасной переправе.
С) Ему внятно всё : и шум леса, и блеск воды на реке, и синева небес.
D) Не дело создано для мысли, а мысль создана для дела.
Е) Среди птиц, насекомых, в сухой траве - словом, всюду чувствовалось приближение осени.
Правильный ответ: D

А) Изобразить чувство, которое я испытывал в то время, очень трудно.
В) Но самой реки не было видно: она пряталась за рощей.
С) Зелёный свет погас, и не стало видно теней.
Е) Я прошёл мимо куста, где пел соловей.
Правильный ответ: С

Определите сложносочинённое предложение, в котором события происходят одновременно.
А) Жизнь пернатых начала замирать, зато стала просыпаться жизнь крупных четвероногих.
С) Или же я не понимаю, или же ты не хочешь меня понять.
D) Нина переводит глаза то на Любку, то на Олю.
{Правильный ответ}=Е

А) Освещённое окно в третьем этаже стукнуло и отворилось, и мы увидели тёмную голову Аси.
В) Охотник укладывал и носил камни, не отдыхая.
С) Лес молчит, но это молчание не прежнее, а живое, ждущее.
D) Они поглядывали то на нас, то на дым из очагов, подымавшийся в небо.
Е) Не то это было раннее утро, не то уже наступал вечер.
Правильный ответ: А

А) Гром прошёл по небу, а тучи, как птицы, с криком неслись против ветра.
В) Не то было раннее утро, не то уже наступал вечер.
D) Ветер задует, и загудят сосны, как колокола.
Правильный ответ: А

А) Начинает пахнуть сирень, и цветёт жёлтая акация.
С) Только изредка прошумят старые вербы, или прогудит высоко над домом самолёт.
D) Хватил первый мороз, но с неба откуда-то капает.
Е) Маячат далёкие горы, да однообразно желтеют пологие холмы.
Правильный ответ: С

Определите сложное предложение.
А) В городе не было нигде ни единого огня, ни одной живой души.
В) Весь день пеликан бродил вокруг нас, шипел и кричал, но в руки не давался.
С) Она говорила скучновато, или устало, очень медленно и внятно.
D) Иди в огонь за честь отчизны, за убежденья, за любовь.
Е) К вечеру небо очистилось от туч, и ночь обещала быть холодной.
Правильный ответ: Е

Определите сложносочинённое предложение только с соединительным союзом.
А) Соловьи давно перестали петь, а сонливый свист встрепенувшейся птички только усугублял тишину.
В) Музыка гремит, и танцующие пары кружатся всё быстрее и быстрее.
С) То ветер подует и тронет верхушки берёз, то лягушки зашелестят в прошлогодней траве.
D) Ночь ещё только обняла небо, а Бульба уже лёг спать.
Е) Море швырялось жёлтой пеной, а к полудню оно поднялось мутными ровными валами.
Правильный ответ: В

Определите сложносочинённое предложение.
А) Я прошёл мимо куста, где пел соловей.
В) Изобразить чувство, которое я испытывал в то время, очень трудно.
С) Роща не издавала ни звука, и в этом молчании чувствовалось что-то гордое, сильное, таинственное.
D) Не напрасно дули ветры, не напрасно шла гроза.
Е) Но самой реки не было видно: она пряталась за рощей
Правильный ответ: С

Определите сложносочинённое предложение с соединительным союзом:
А) Морозы всё время стояли трескучие, и зима затянулась.
В) Не то это было раннее утро, не то уже наступал вечер.
С) Они поглядывали то на нас, то на дым из очагов, подымавшийся в небо.
D) Лес молчит, но это молчание не прежнее, а живое, ждущее.
Е) Охотник укладывал и носил камни, не отдыхая.
Правильный ответ: А

Определите сложносочинённое предложение с противительным союзом:
А) Ночью шёл тихий дождь, но утром погода разгулялась.
В) То солнце тусклое блестит, то туча чёрная висит.
С) В акациях прошумел ветер, и пушечным ударом прокатился над морем гром.
D) Не то было раннее утро, не то уже наступал вечер.
Е) Ветер задует, и загудят сосны, как колокола.
Правильный ответ: А

Определите сложносочинённое предложение с разделительным союзом:
А) Маячат далёкие горы, да однообразно желтеют пологие холмы.
В) В ёлках нависла синяя тишина, а плакучие берёзы опустили вниз свои зелёные косы.
С) То нагоняло чёрные тучи, то с неба лился прохладный весенний свет.
D) Начинает пахнуть сирень, и цветёт жёлтая акация.
Е) Хватил первый мороз, но с неба откуда-то капает.
Правильный ответ: С

Определите сложносочинённое предложение.
А) Экология исследует отношения растений и животных, их видов между собой и окружающей средой.
В) В 21 век человечество вошло в состоянии экологической катастрофы, и в её устранении должен участвовать каждый из нас.
С) Экология - это наука о доме, о непосредственном окружении человека.
D) Человек должен сохранить биологическое равновесие в природе.
Е) Решая экологические проблемы, мы заботимся о будущем человеческого общества.
Правильный ответ: В

Определите сложносочинённое предложение.
А) Хорошее слово в огне не погубишь: оно не имеет цены.
В) У каждого есть в жизни высота, которую он должен взять когда-то.
С) Наука спасает молодые поколения от невежества, а искусство - от грубости и пошлости.
D) Лес, горы слились, всё окуталось густым туманом.
Е) Облака рассеялись, на тёмно-синем небе засверкали звёзды.
Правильный ответ: С

А) Из туч то летит холодный дождь, то вдруг повалит водянистый снег.
В) Люди сильно проголодались, лошади тоже нуждались в отдыхе.
С) Ночь ложилась на горы, и туман начинал бродить в ущельях.
D) Бывали трудные ситуации в его жизни, но он всегда выходил из них с честью.
Е) Ни лист в роще не зашуршит, ни птица не запоёт.
Правильный ответ: D

А) Ещё не взошло солнце, но заря огненно полыхала, освещая верхушки деревьев.
В) То мальчика влекло море, то он мечтал стать лётчиком
С) По обе стороны зажглись фонари, и в окнах домов показались огни.
D) Или ты сам признаешься, или кто-то укажет на твою ошибку.
Е) Ветра не было, но в саду всё падали листья.
Правильный ответ: С

Определите сложносочинённое предложение с разделительными союзами:
А) Либо ты посадишь на участке цветы, либо я займу его под овощи.
В) Падали только отдельные капли воды, и плеск их разносился очень далеко.
С) Странный старичок говорил очень протяжно, звуки его голоса также изумили меня.
D) Солнце ещё не всходило, но небо заметно посветлело.
Правильный ответ: А

Определите сложносочинённое предложение.
А) С чужим я либо робел, либо важничал.
В) Татьяна верила преданьям простонародной старины, и снам, и карточным гаданьям, и предсказаниям луны.
С) Он слеп, упрям, нетерпелив, и легкомыслен, и кичлив.
D) Я пошёл лесной тропинкой, и всё вокруг показалось мне таинственным.
Е) Я видел его голову, спутанные волосы и опущенные плечи.
Правильный ответ: D

Определите сложносочинённое предложение с противительным и соединительным союзами.
А) Ещё зеленели липы, но высокие тополя совсем облетели, и бронзовые листья устлали дорожки.
В) Небо изливалось на них своим сильным светом, и оба они на гребне насыпи возвышались как изваяния.
С) То ли она рассказывает ему что-то дорогое, то ли он передаёт ей свои стариковские думы.
D) Слышались голоски лесных синичек, а лес ещё не шумел.
Е) Давным-давно исчезла тропа, и лес был незнакомый, дикий.
Правильный ответ: А

Определите сложносочинённое предложение, в котором союзы указывают на последовательность событий.
А) Буран стих, зато установился сильный мороз.
В) Пугачёв подал знак, и меня тотчас развязали и оставили.
С) Пусть перебирается в деревню во флигель, или я переберусь отсюда.
D) Доносится тревожный крик неуснувшей птицы, или раздаётся неопределённый звук.
Е) В душном воздухе то раздавались удары кирок о камень, то заунывно пели колёса.
Правильный ответ: В

Определите сложносочинённое предложение, состоящее из трёх предложений с разными союзами. (Знаки не расставлены)
А) Изредка вспыхивали длинные молнии но над нами уже виднелось кое-где синее небо и звёзды мерцали сквозь жидкие облака.
В) К нам приходили звуки то с той то с другой стороны.
С) Не то ему не передали приглашения не то он был занят.
D) Последние тени сливались да мгла глядела слепая, необъятная.
Е) В душном воздухе то раздавались удары кирок о камень то заунывно пели колёса.
Правильный ответ: А

Определите сложное предложение.
А) Скирды старой и новой соломы, большие и высокие, как дома, образовали целый город.
В) Внизу лежал белый снег, пушистый и холодный.
С) Трава, сгибаемая ударами ветра и дождя, ложилась на землю.
D) Говорят, пицундская голубая сосна подревнее мамонта.
Е) Казалось, вечная тишина должна стоять над этой вечной рекой, а воздух был полон грохота, скрежета.
Правильный ответ: Е

Определите сложносочинённое предложение с разделительным союзом.
А) День безветренный, но морозец крепкий, январский.
В) Был уже весенний месяц март, однако по ночам деревья трещали от холода, как в декабре.
С) Над потемневшими садами чуть заметно зажглись звёзды, и звуки понемногу затихли в станице.
D) Не то дождь пошёл, не то воробьи пробежали по крыше.
Е) Голова болела, сознание же было ясное, отчётливое.
Правильный ответ: D

Определите сложносочинённое предложение с противительным союзом.
А) Ни лист в роще не зашуршит, ни птица не запоёт.
В) Ночь ложилась на горы, и туман начинал бродить в ущельях.
С) Из туч то летит холодный дождь, то вдруг повалит водянистый снег.
D) Мой старый пёс стоит, насторожась, а снег уже блистает перламутром.
Е) Люди сильно проголодались, лошади тоже нуждались в отдыхе.
Правильный ответ: D

Определите предложение с разделительным союзом:
А) Доносится тревожный крик неуснувшей птицы, или раздаётся неопределённый звук.
В) Молод годами, да стар умом.
С) Солнце ещё не всходило, но небо заметно посветлело.
D) Палящий зной не спадал, и от притихшего океана веяло нежной прохладой.
Е) За окном медленно падал снежок, и ясный свет лежал на стенах комнаты.
Правильный ответ: А

Определите сложносочинённое предложение со всеми видами сочинительных союзов.
А) Свежеет ветер, а море злей и злей бурлит, и пена плещет на гранит, то приплывет пена, то отхлынет прочь.
В) Окна почти всегда замёрзлы и тусклы, и почти целую зиму мы никуда не ходили и не ездили.
С) Ни облака на туманном беловатом небе, ни малейшего ветра на снежных равнинах.
D) Люди сильно проголодались, лошади тоже нуждались в отдыхе.
Е) В полях тает, а в лесу ещё снег лежит нетронутый и деревья стоят в снежном плену.
Правильный ответ: А

Определите сложносочинённое предложение с соединительным и противительным союзами.
А) Редкие голубоватые звёзды мелькали между тучами над нами, и небо понемногу расчищалось, а тополя на обрывах чернели резче.
В) Давным-давно исчезла тропа, и лес был незнакомый, дикий.
С) То ли она не желала его видеть, то ли он решил больше не показываться ей на глаза.
D) Уже слышалось пение птиц, а лес ещё не ожил.
Е) Небо было светло-голубым, и солнце ярко освещало поляну.
Правильный ответ: А

Определите сложносочинённое предложение с общим второстепенным членом. (Знаки не расставлены)
А) Было сыро и пахло хвоей.
В) Ветер внезапно утих и пошёл мелкий дождь.
С) Поспеет земляника и начнётся ягодный сезон.
D) Лодка остановилась и рыбак бросил вёсла.
Е) Утром на восходе роса заливает травы и пахнет сладко хлебом из каждой избы.
Правильный ответ: Е

Определите сложносочинённое предложение, части которого назывные предложения.
А) В городском саду играл оркестр и пел хор песенников.
В) Уже совсем рассвело и народ стал подниматься, когда я вернулся в свою комнату.
С) В комнате стоял старый диван и висела старинная картина.
D) Вот солнечный блеск и Сена.
Е) Всходило солнце, и верхушки сосен вспыхивали багряными кострами.
Правильный ответ: D

Определите сложносочинённое предложение с соединительным союзом.
А) Люди сильно проголодались, лошади тоже нуждались в отдыхе.
В) Ещё не взошло солнце, но заря огненно полыхала, освещая верхушки деревьев.
С) Тихо, а синева повисла между ещё зелёными деревьями.
D) Из угрюмого враждебного неба льёт дождь, или мокрый падает снег.
Е) То солнце тусклое блестит, то туча чёрная висит.
Правильный ответ: А

Определите сложносочинённое предложение, в котором ставится запятая перед союзом -И-.
A) В сенях пахло свежими яблоками и висели волчьи шкуры.
B) Где-то за стеной играла музыка и слышался непонятный крик.
C) Сверкнула молния и гроза разразилась.
D) Ночью печально шумело море и было холодно.
E) Вот солнечный блеск и Сена.
Правильный ответ: C

Определите сложносочинённое предложение, в котором запятая не ставится перед союзом -И-.
A) Сверкала прозрачная роса и в лесу звонко щебетали птицы.
B) Уже рассвело и взошло солнце.
C) Музыка гремит и танцующие пары кружатся всё быстрее.
D) Солнце закатилось и над городом стояла золотистая пыль.
E) Поезд тронулся и провожающие, постояв немного, отправились к автобусу.
Правильный ответ: В

В одну из апрельских ночей вздохнул лёд на реке а утром начался быстрый как всегда ледоход и река разлилась на семь километров.
A) 2
B) 1
C) 3
D) 4
E) 5
Правильный ответ: С

Определите количество пропущенных запятых.
Местность кругом была ровная прятаться в ней было негде за исключением пожалуй кустарника росшего на опушке.
A) 1
B) 2
C) 3
D) 5
E) 4
Правильный ответ: D

перед союзом -И-. (Знаки не расставлены)
A) Освещённое окно в третьем этаже стукнуло и мы увидели тёмную голову Аси.
B) Уже совсем рассвело и народ стал подниматься, когда я вернулся в свою комнату.
C) В пустой комнате было уныло и все краски, казалось, погасли.
D) Ему стало жарко и он распахнул полушубок.
E) Он читал и строчки сливались в серые полосы.
Правильный ответ: В

Определите сложносочинённое предложение, в котором запятая ставится перед союзом -И-.
A) В такую бурю волк не рыщет и медведь не вылезает из берлоги.
B) Когда началась гроза игра прекратилась и дети бросились бежать домой.
C) День светлый и все горы видны как на ладони.
D) Прогулка в лесу и катание на лодках.
E) Море, ночь, луна, безлюдные острова и полное одиночество души.
Правильный ответ: С

Определите количество пропущенных запятых.
В сизых облаках вереницы белых журавлей летят на юг до лучших дней и чайки озера кричат им вслед и вьются над водой и звёзды ночью не блестят одетые сырою мглой.
A) 2
B) 4
C) 3
D) 5
E) 1
Правильный ответ: С

Определите сложносочинённое предложение, в котором не ставится запятая перед союзом -И-. (Знаки расставлены не все)
A) В городском саду играл оркестр и пел хор песенников.
B) Сырость легкая и, ёжась, вздрагивает сад.
C) Морозно и, будто радуясь чему-то, улыбается лучисто солнышко.

Правильный ответ: А

A) Утром на восходе роса заливает травы и пахнет сладко хлебом из каждой избы.
B) Лишь изредка плеснёт бойкая рыба и прибрежный камыш слабо зашумит, едва колеблемый набежавшей волной.
C) В прохладе ночи навязчиво стучали барабаны веялок и слышались резкие голоса.
D) В степи только носится жёлтая пыль и ветер качает полынь да ковыль.
E) Крики смолкли и лес затих.
Правильный ответ: Е

Определите сложносочинённое предложение, в котором ставится запятая перед союзом -И-. (Знаки расставлены не все)
A) В прохладе ночи навязчиво стучали барабаны веялок и слышались резкие голоса.
B) Утром на восходе роса заливает травы и пахнет сладко хлебом из каждой избы.
C) В степи только носится жёлтая пыль и ветер качает полынь да ковыль.
D) Лишь изредка плеснёт бойкая рыба и прибрежный камыш слабо зашумит, едва колеблемый набежавшей волной.
E) Пахло разнотравьем и было душно.
Правильный ответ: Е

Определите сложносочинённое предложение, в котором не ставится запятая перед союзом -И-:
A) В тишине сбивчиво поют колокольчики на шеях оленей да звенит холодный ручей.
B) Морозно и, будто радуясь чему-то, улыбается лучисто солнышко.
C) Сырость легкая и, ёжась, вздрагивает сад.
D) Дождь лил беспрестанно и, к сожалению, мы в ближайшее время не сумеем добраться до города.
E) Море будто шепчет что-то и этот монотонный шёпот успокаивает.

Вечерело. Я шел за город побродить на берегах нашей мелкой, порожистой реки. В старину она была многоводна, пролегал по ней великий путь из Чуди в Русь, - а теперь она давно уж обмелела, сжалась в своем широком русле, как червяк на зеленом листе, и затихла, - и сжался, затих и приуныл над ее берегом, извилистым и крутым, когда-то богатый город Тихий Омут.

Вечер стоял тихий, теплый, благоухающий свежими веяниями нежаркого лета, полный очарования, как нежная колыбельная песенка. Солнце было уже низко: багряно-желтый круг его почти касался мглисто-синей черты горизонта; темно-лиловые тучки с золотыми краями были разбросаны по розовому небу заката. Все небо заливали восхитительно-мягкие переливы голубых, алых и палевых оттенков; узкие полоски тонких облачков желтели и белели на нем, как прилипшие к нарядному платью засохшие стебли. Прощальные солнечные лучи убирали в пурпур бедные городские лачуги. Серая пыль иногда подымалась от набегавшего ветра, влеклась по немощенным улицам и тихонько ложилась на землю.

Я вышел на обрывистый берег реки. Откосы другого берега начинали терять свои ярко-пунцовые краски; только верхи крутых обрывов еще сверкали темно-красною, как медь, глиною. Внизу слегка дымился туман, еще почти не видный, заметный лишь по тому, как скрадывались им очертания берега: словно прильнула река близко-близко к обрывистым берегам и, тая, целовала их, и таял угрюмый берег, целуя журчащую воду.

Глинистая тропинка бежала между откосами берега и широкими полями. Кусты ползли вниз по откосам, цепляясь за землю изогнутыми ветвями и схватываясь ими друг с другом, словно сгорбленные старушки, тихо ползущие в гору. Становилось в воздухе свежее.

Берег понижался. В прозрачной полумгле, которую ласково бросали на меня ивы с пониклых ветвей своих, меня обнимала нежная прохлада; воздух вливался в грудь, как сладкий напиток, возбуждающий трепет сил и жажду жизни, навевающий отрадные мечтания. Легкая задумчивость овладела мною.

Не знаю отчего, но на груди природы,
Лежит ли предо мной полей немая даль,
Колышет ли залив серебряные воды,
Иль простирает лес задумчивые своды,
В душе моей встает неясная печаль...

А вот и он, маленький чтец. Лицом к реке, под ивою, прислонясь к ее стволу спиною и рассеянно глядя вдаль, сидел тоненький мальчик в ситцевой рубахе и помятой шапке. Ему по лицу можно было дать лет тринадцать; он был, очевидно, мал для своего возраста. На бледном, нервно-подвижном лице, слегка смуглом и загорелом, мечтательно теплились кроткие карие глаза. Так они пристально смотрели куда-то далеко, что мальчик и не видел меня, даже когда совсем близко подошел я к нему.

Он говорил стихи на память и, сложив руки на коленях, слегка покачивался взад и вперед. Говорил он их задушевно и просто, как будто это были не чужие для него слова. Было так странно видеть этого босого мальчугана, который читает стихи, вряд ли ему вполне ясные.

Она - всегда немая Галатея,
А я - страдающий, любя, Пигмалион... -

закончил мальчик и повел вперед сжатыми руками.

Я молча стоял сбоку, немного позади его. Он повернулся, бросил на меня рассеянный взгляд, приметил меня и быстро вскочил на ноги.

Хорошо ты читаешь, молодец! - сказал я.

Он покраснел и молчал. Видно было, что ему хочется уйти. Но я решил как-нибудь удержать его. Невдалеке от реки я заметил небольшой домик, старенький, погнувшийся, с небольшими тусклыми окнами.

Ты не здесь ли живешь? - спросил я, показывая на эту лачугу.

Да, - тихо ответил мальчик.

Это был самый крайний дом подгородной слободы Подолешья, населенной бедным людом. На плетне, которым обнесен был двор, я увидел растянутые сети. У берега виднелась лодка, привязанная непрочною, с узлами, бечевкою к тому дереву, под которым мы стояли.

А это - твоя лодка? - спросил я.

Отцова, - ответил мальчик.

А ты с нею справишься?

Мальчуган легонько усмехнулся.

Справлюсь, что ж, - сказал он.

Так прокати меня по реке. Я тебе заплачу, - сказал я.

Мальчик глянул на меня и ответил:

Ладно, вот только у отца спрошусь.

Он побежал в избу. Через минуту на пороге ее показался хозяин, - маленький, тощий человек с мочальною бородкою и смирною улыбкою на бледном лице. Он подошел ко мне, кланяясь с некоторым подобострастием. Я и ему сказал, чего хочу. Он вызвался сам сесть со мною. Я отказался.

Справимся с мальчуганом, - сказал я.

Тогда он суетливо задвигался по двору, покрикивая на сына:

Ну живей, живей, Лелька, пошевеливайся.

Лелька побежал в сарай за веслами, потом в избу, собрался в миг, - и выбежал ко мне.

Вот уселись мы вдвоем на узеньких и неудобных беседочках лодки; вода тихо зашумела под веслами. Мы плыли вниз по течению. Я скоро взял у мальчика весла и сел посреди лодки. Мальчик не обнаруживал большой охоты говорить и вначале только отвечал на вопросы. Но мало-помалу мы разговорились.

Любишь ты стихи? - спросил я.

Люблю, - ответил он, слегка краснея, и прибавил вдруг, засмеявшись и весело взмахнув головою, - я много стихов знаю.

Учишься где-нибудь? - опять спросил я.

Учусь, как же, - в городское училище хожу. Прежде ходил в приходское. Кончил там, - отец меня сперва хотел к сапожнику отдать в ученье, - а я ему говорю: я лучше, говорю, в городское училище поступлю, там тоже мастерская есть. Ну отец и согласился. Я и поступил в училище, и в столярную стал тоже ходить, у нас при училище есть столярная. Теперь еще два года остается.

Меж тем вечерняя мгла сгущалась внизу, и только на небе еще теплились розоватые, потухающее отблески догоревшего дня. Плеск весел по воде раздавался мягко и звучно. Было тихо, - мы тихо разговаривали, берега медленно двигались, течение несло нас вперед.

Берега раздвинулись, река разлилась вдвое шире, заструилась ленивей и глаже; перед нами легла сероватая гряда камней, мельничная запруда. Все слышнее и слышнее доносилось до нас журчание воды, которая, лениво переливаясь через плотину, падала на фашинник и камни. Мы подъехали близко к запруде, - и повернули назад. Опять береговые тени побежали навстречу взмахам весел.

Я попросил мальчика прочесть мне еще какие-нибудь стихи. Он сперва застыдился, но потом все-таки прочел мне два стихотворения, - из Лермонтова и Некрасова. Мне стало грустно; рассеянно слушая, вспоминал я, что все подростки, все юноши, которых я встречал, предпочитали стихи с печальным содержанием.

Он помолчал.

А вот, я вам еще скажу стихи, - промолвил он, слегка дрогнувшим голосом, почему-то смущаясь больше прежнего.

Прочти, милый, - сказал я, - ты хорошо читаешь.

Он сказал незнакомое мне стихотворение. Сначала голос его был робок и тих, но мальчик быстро справился со своим волнением.

Стихи были слабы по форме, но подкупали искренностью и свежестью чувства.

Чьи же это стихи? - спросил я, когда он кончил.

Мальчик покраснел, засмеялся, поежился и сказал тихонько:

Мои. Самодельные, - прибавил он и глянул на меня смущенными и смеющимися глазами.

Вот как! - сказал я с удивлением, - так ты, брат, сочинитель!

Да. Только вы отцу не сказывайте, что я вам читал.

Да уж так. Пожалуй, опять достанется.

А уж доставалось?

Мальчик помолчал немного, - и начал рассказывать по порядку.

Сочинять-то стихи я давно начал, а только показать их некому было. Вот в прошедшую зиму я и надумал, дай, думаю, покажу их учителю. Ну, он прочел, - ничего, похвалил, - говорит, надо работать, ты, говорит, можешь научиться хорошие стихи писать. Стал мне книжки давать. Вот от него и другие наши учителя узнали. Ну вот, раз и вышло так, что меня батюшка по священной истории урок отвечать вызвал, а я не выучил в тот раз. И совсем не от стихов, а вовсе другая причина была. А батюшка и говорит: ты, говорит, только стихи сочиняешь, а уроков не учишь; еще и на нас, может быть, пасквили пишешь, говорит; погоди, говорит, вот я уже твоему отцу скажу. Отец у него печи тогда как раз чинил. Вот батюшка ему в тот же день на меня нажаловался.

Он опять помолчал, внимательно посмотрел на меня и продолжал:

Ну, мне от отца шибко попало. Взялся, говорит, учиться, - это отец мне говорит, - так учись, а глупостями не занимайся. Денег то у меня нет, говорит, шальных, чтобы ты попусту в школе околачивался, к шорнику, говорит, отдам в ученье, коли еще чуть что. А коли в школу, говорит, хочешь ходить, так о пустяках и не думай. И взял все мои тетрадки со стихами да и пожог.

Он досадливо и стыдливо нахмурился при этих словах: видно было, что он сильно жалел об этих пожженных тетрадках.

Так как же ты теперь? - спросил я.

А теперь я потихоньку пишу и никому не показываю.

Становилось все темнее, надвигалась ночь. Мне было грустно и странно смотреть на этого мальчика. Что из него выйдет? Мечта представляла мне угол сарая, полуосвещенный отблесками тонких солнечных лучей, пыльными спицами бегущих из многочисленных щелей в стенах и в потолке; там, на сене, мальчик с пылающим лицом и с блестящими глазами; в руках у него карандаш и тетрадка; взволнованно дышит грудь, озабоченное лицо выдает тайну недетского напряжения мысли. Не преждевременно ли это напряжение? Не бесплодно ли оно? Или и точно это сила, стремящаяся найти себе исход в свободной деятельности, - сила, которая победит препятствия?

Лодка причалила к берегу возле городского бульвара. Я молча вышел из лодки на шаткие доски, прилаженные для прачек, и опустил в Лелькину руку две серебряные монеты. Он весело поблагодарил меня, сунул деньги, не поглядев на них, в карман, уселся и веслом отпихнул от берега лодку. Плеснули весла, жалобно зароптали речные струи, плещась и разбегаясь, и повлекли за собою, в мглистый туман, остроносый челнок.

Покойной ночи, - крикнул мне Лелька с реки, заметив, что я еще стою на берегу.

Примечания:

Печатается по изданию: Сологуб Федор . Собр. соч.: В 20 т. Т. 3. Земные дети. Рассказы. СПб.: Сирин, 1913.

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

Шрифт:

100% +

51

Под легким дуновением знойного ветра море вздрагивало и, покрываясь мелкой рябью, ослепительно ярко отражавшей солнце, улыбалось голубому небу тысячами серебряных улыбок. В пространстве между морем и небом носился веселый плеск волн, взбегавших на пологий берег песчаной косы. Все было полно живой радости: звук и блеск солнца, ветер и соленый аромат воды, жаркий воздух и желтый песок. Узкая длинная коса, вонзаясь острым шпилем в безграничную пустыню играющей солнцем воды, терялась где-то вдали, где знойная мгла скрывала землю. Багры, весла, корзины да бочки беспорядочно валялись на косе. В этот день даже чайки истомлены зноем. Они сидят рядами на песке, раскрыв клювы и опустив крылья, или же лениво качаются на волнах.

Когда солнце начало спускаться в море, неугомонные волны то играли весело и шумно, то мечтательно ласково плескались о берег. Сквозь их шум на берег долетали не то вздохи, не то тихие, ласково зовущие крики. Солнце садилось, и на желтом горячем песке лежал розоватый отблеск его лучей. И жалкие кусты ив, и перламутровые облака, и волны, взбегавшие на берег, – все готовилось к ночному покою. Одинокий, точно заблудившийся в темной дали моря, огонь костра то ярко вспыхивал, то угасал, как бы изнемогая. Ночные тени ложились не только на море, но и на берег. Вокруг было только безмерное, торжественное море, посеребренное луной, и синее, усеянное звездами небо.

(По М. Горькому)

52
Обыкновенная земля

В Мещерском крае нет никаких особенных красот и богатств, кроме лесов, лугов и прозрачного воздуха. И тем не менее этот край нехоженых троп и непуганых зверей и птиц обладает большой притягательной силой. Он так же скромен, как картины Левитана, но в нем, как и в этих картинах, заключается вся прелесть и все незаметное на первый взгляд разнообразие русской природы. Что можно увидеть в Мещерском крае? Цветущие, никогда не кошенные луга, стелющиеся туманы, сосновые боры, лесные озера, высокие стога, пахнущие сухим и теплым сеном. Сено в стогах остается теплым в течение всей зимы. Мне приходилось ночевать в стогах в октябре, когда иней покрывает траву на рассвете, и я вырывал в сене глубокую нору. Залезешь в нее – сразу согреешься и спишь в продолжение всей ночи, будто в натопленной комнате. А над лугами ветер гонит свинцовые тучи. В Мещерском крае можно увидеть, вернее, услышать такую торжественную тишину, что бубенчик заблудившейся коровы слышен издалека, почти за километры, если, конечно, день безветренный. Летом в ветреные дни леса шумят великим океанским гулом и вершины гигантских сосен гнутся вслед пролетающим облакам.

Вот невдалеке неожиданно блеснула молния. Пора искать убежища для спасения от неожиданного дождя. Надеюсь, удастся скрыться вовремя вон под тем дубом. Под этим естественным, созданным щедрой природой шатром никогда не промокнешь. Но вот отблистали молнии, и полчища туч унеслись куда-то вдаль. Пробравшись через мокрый папоротник и какую-то стелющуюся растительность, выбираемся на едва приметную тропинку. Как прекрасна Мещера, когда привыкнешь к ней! Все становится родным: крики перепелов, суетливый стук дятлов, и шорох дождей в рыжей хвое, и плач ивы над заснувшей рекой.

(По К. Паустовскому)

53

Теперь по деревням уже не водят медведей. Да и цыгане стали редко бродить, большей частью они живут в тех местах, где приписаны, и только иногда, отдавая дань своей вековой привычке, выбираются куда-нибудь на выгон, натягивают закопченное полотно и живут целыми семьями, занимаясь ковкой лошадей, коновальством и барышничеством. Мне случалось видеть даже, что шатры уступали место на скорую руку сколоченным дощатым балаганам. Это было в губернском городе: недалеко от больницы и базарной площади, на клочке еще не застроенной земли, рядом с почтовой дорогой.

Из балаганов слышался лязг железа; я заглянул в один из них: какой-то старик ковал подковы. Я посмотрел на его работу и увидел, что это уже не прежний цыган-кузнец, а простой мастеровой; проходя уже довольно поздно вечером, я подошел к балагану и увидел старика за тем же занятием. Странно было видеть цыганский табор почти внутри города: дощатые балаганы, костры с чугунными котелками, в которых закутанные пестрыми платками цыганки варили какие-то яства.

Цыгане шли по деревням, давая в последний раз свои представления. В последний раз медведи показывали свое искусство: плясали, боролись, показывали, как мальчишки горох воруют. В последний раз приходили старики и старухи, чтобы полечиться верным, испытанным средством: лечь на землю под медведя, который ложился на пациента брюхом, широко растопырив во все стороны по земле свои четыре лапы. В последний раз их вводили в хаты, причем, если медведь добровольно соглашался войти, его вели в передний угол, и сажали там, и радовались его согласию как доброму знаку.

(По В. Гаршину)

54

В течение прошлого лета мне пришлось жить в старинной подмосковной усадьбе, где было настроено и сдавалось несколько небольших дач. Никак не ожидал я этого: дачи под Москвой, никогда еще не жил дачником без какого-то ни было дела в усадьбе, столь непохожей на наши степные усадьбы, и в таком климате.

В парке усадьбы деревья были так велики, что дачи, кое-где построенные в нем, казались под ним малы, имея вид туземных жилищ под деревьями в тропических странах. Пруд в парке, наполовину затянутый зеленой ряской, стоял как громадное черное зеркало.

Я жил на окраине парка, примыкавшего к негустому смешанному лесу; дощатая дача моя была не достроена, неконопаченые стены, неструганые полы, мебели почти никакой. От сырости, по-видимому никогда не исчезавшей, мои сапоги, валявшиеся под кроватью, обрастали бархатом плесени.

Все лето почти непрестанно шли дожди. Бывало, то и дело в яркой синеве скапливались белые облака и вдали перекатывался гром, потом начинал сыпать сквозь солнце блестящий дождь, быстро превращавшийся от зноя в душистый сосновый пар. Как-то неожиданно дождь заканчивался, и из парка, из леса, с соседних пастбищ – отовсюду снова слышалась радостная птичья разноголосица.

Перед закатом по-прежнему оставалось ясно, и на моих дощатых стенах дрожала, падая в окна сквозь листву, хрустально-золотая сетка низкого солнца.

Темнело по вечерам только к полуночи: стоит и стоит полусвет запада по совершенно неподвижным, притихшим лесам. В лунные ночи этот полусвет как-то странно мешался с лунным светом, тоже неподвижным, заколдованным. И по тому спокойствию, что царило повсюду, по чистоте неба и воздуха все казалось, что дождя уже больше не будет. Но вот я, засыпая, вдруг слышал: на крышу опять рушится ливень с громовыми раскатами, кругом беспредельная тьма и в отвес падающие молнии.

Утром в сырых аллеях, на лиловой земле, расстилались пестрые тени и ослепительные пятна солнца, цокали птички, называемые мухоловками, и хрипло трещали дрозды. А к полудню опять парило, находили облака и начинал сыпать дождь.

(По И. Бунину)

55

Он сердито швырнул окурок, зашипевший в луже, засунул руки в карманы расстегнутого, развеваемого ветром пальто и, нагнув еще не успевшую проясниться от дообеденных уроков голову и ощущая в желудке тяжесть скверного обеда, принялся шагать сосредоточенно и энергично. Но как ни шагал, все, что было кругом, шло вместе с ним: и наискось ливший дождь, мочивший лицо, и заношенный студенческий мундир, и громадные дома, чуждо и молчаливо теснившиеся по обеим сторонам узкой улицы, и прохожие, мокрые, угрюмые, которые казались в дождь все, как один. Все это знакомое, повторяющееся день изо дня, надоедливо шло вместе с ним, ни на минуту, ни на мгновенье не отставая.

И вся обстановка его теперешней жизни, все одна и та же, повторяющаяся изо дня в день, казалось, шла вместе с ним: утром несколько глотков горячего чаю, потом бесконечная беготня по урокам.

И все дома его клиентов были на один манер, и жизнь в них шла на один манер, и отношения к нему и его к ним были одни и те же. Казалось, он только менял в течение дня улицы, но входил к одним и тем же людям, к одной и той же семье, несмотря на разность физиономий, возрастов и общественного положения.

Он позвонил. Долго не открывали. Загривов стоял насупившись. Дождь все так же косо мелькал, чисто омытые тротуары влажно блестели. Извозчики, нахохлившись, дергали вожжами так же, как и всегда. В этой покорности чувствовалась своя особенная, недоступная окружающим жизнь.

В пустой, голой, даже без печки комнате стояли три стула. На столе лежали две развернутые тетради с положенными на них карандашами. Обыкновенно при входе Загривова у стола его встречали, глядя исподлобья, два плечистых угрюмых реалиста.

Старший, вылитая копия отца, был в пятом классе. Глядя на этот низкий заросший жесткими волосами лоб, на эту срезанную назад тяжелую, неправильную голову, казалось, что в толстом черепе оставался очень небольшой уголок для мозга.

Со своими учениками Загривов никогда ни о чем постороннем не заговаривал. Между ним и его учениками всегда стояла стена отчуждения. В доме так же царила строгая, суровая тишина, как будто никто не ходил, не разговаривал, не смеялся.

(По А. Серафимовичу)

56
Метель

Долго мы ехали, но метель все не ослабевала, а, наоборот, как будто усиливалась. День был ветреный, и даже с подветренной стороны чувствовалось, как непрестанно гудит в какую-то скважину снизу. Ноги мои стали мерзнуть, и я напрасно старался набросить на них что-нибудь сверху. Ямщик то и дело поворачивал ко мне обветренное лицо с покрасневшими глазами и обындевевшими ресницами и что-то кричал, но мне не разобрать было ничего. Он, вероятно, пытался приободрить меня, так как рассчитывал на скорое окончание путешествия, но расчеты его не оправдались, и мы долго плутали во тьме. Он еще на станции уверял, что к ветрам всегда притерпеться можно, только я, южанин и домосед, претерпевал эти неудобства моего путешествия, скажу откровенно, с трудом. Меня не покидало ощущение, что предпринятая мною поездка вовсе не безопасна.

Ямщик уже давно не тянул свою безыскусную песню; в поле была полная тишина, белая, застывшая; ни столба, ни стога, ни ветряной мельницы – ничего не видно. К вечеру метель поутихла, но непроницаемый в поле мрак – тоже невеселая картина. Лошади как будто заторопились, и серебряные колокольчики зазвенели на дуге.

Выйти из саней было нельзя: снегу навалило на пол-аршина, сани непрерывно въезжали в сугроб. Я насилу дождался, когда мы подъехали наконец к постоялому двору.

Гостеприимные хозяева долго нянчились с нами: оттирали, обогревали, потчевали чаем, который, кстати сказать, здесь пьют настолько горячим, что я ожег себе язык, впрочем, это нисколько не мешало нам разговаривать по-дружески, будто мы век знакомы. Непреодолимая дрема, навеянная теплом и сытостью, нас, разумеется, клонила ко сну, и я, поставив свои валяные сапоги на протопленную печь, лег и ничего не слышал: ни пререканий ямщиков, ни перешептывания хозяев – заснул как убитый. Наутро хозяева накормили незваных гостей и вяленой олениной, и стреляными зайцами, и печенной в золе картошкой, напоили теплым молоком.

(По И. Голуб, В. Шейну)

57
Ночь в Балаклаве

В конце октября, когда дни еще по-осеннему ласковы, Балаклава начинает жить своеобразной жизнью. Уезжают обремененные чемоданами и баулами последние курортники, в течение долгого здешнего лета наслаждавшиеся солнцем и морем, и сразу становится просторно, свежо и по-домашнему деловито, точно после отъезда нашумевших непрошеных гостей.

Поперек набережной расстилаются рыбачьи сети, и на полированных булыжниках мостовой они кажутся нежными и тонкими, словно паутина. Рыбаки, эти труженики моря, как их называют, ползают по разостланным сетям, как будто серо-черные пауки, исправляющие разорванную, воздушную пелену. Капитаны рыболовецких баркасов точат иступившиеся белужьи крючки, а у каменных колодцев, где беспрерывной серебряной струйкой лепечет вода, судачат, собираясь здесь в свободные минуты, темнолицые женщины – местные жительницы.

Опускаясь за море, садится солнце, и вскоре звездная ночь, сменяя короткую вечернюю зарю, обволакивает землю. Весь город погружается в глубокий сон, и наступает тот час, когда ниоткуда не доносится ни звука. Лишь изредка хлюпает вода о прибрежный камень, и этот одинокий звук еще более подчеркивает ничем не нарушаемую тишину. Чувствуешь, как ночь и молчание слились в одном черном объятии.

Нигде, по-моему, не услышишь такой совершенной, такой идеальной тишины, как в ночной Балаклаве.

(По А. Куприну)

58
На сенокосе

Трава на некошеном лугу, невысокая, но густая, оказалась не мягче, а еще жестче, однако я не сдавался и, стараясь косить как можно лучше, шел не отставая.

Владимир, сын бывшего крепостного, не переставая махавший косой, почем зря резал траву, не выказывая ни малейшего усилия. Несмотря на крайнюю усталость, я не решался попросить Владимира остановиться, но чувствовал, что не выдержу: так устал.

В это время Владимир сам остановился и, нагнувшись, взял травы, не торопясь вытер косу и стал молча точить. Я не спеша опустил косу и облегченно вздохнул, оглядевшись.

Невзрачный мужичонка, прихрамывая шедший сзади и, по-видимому, тоже уставший, сейчас же, не доходя до меня, остановился и принялся точить, перекрестившись.

Наточив свою косу, Владимир сделал то же с моей косой, и мы не медля пошли дальше. Владимир шел мах за махом, не останавливаясь, и, казалось, не чувствовал никакой усталости. Я косил из всех сил, стараясь не отставать, и все более ослабевал. С деланным безразличием махая косой, я все более убеждался, что у меня не хватит сил даже для считанных махов косы, нужных, чтобы закончить ряд.

Наконец ряд был пройден, и, вскинув на плечо косу, Владимир пошел по уже хоженому покосу, ступая по следам, оставленным каблуками. Пот, не унимаясь, скатывался с моего лица, и вся рубаха моя была мокра, словно моченная в воде, но мне было хорошо: я выстоял.

59

Сумерки, может быть, и были причиной того, что внешность прокуратора резко изменилась. Он как будто на глазах постарел, сгорбился и, кроме того, стал тревожен. Один раз он оглянулся и почему-то вздрогнул, бросив взгляд на пустое кресло, на спинке которого лежал плащ. Приближалась прозрачная ночь, вечерние тени играли свою игру, и, вероятно, усталому прокуратору померещилось, что кто-то сидит в пустом кресле. Допустив малодушие, пошевелив брошенный плащ, прокуратор, оставив его, забегал по балкону, то подбегая к столу и хватаясь за чашу, то останавливаясь и начиная бессмысленно глядеть в мозаику пола.

В течение сегодняшнего дня уже второй раз на него пала тоска. Потирая висок, в котором от утренней боли осталось только ноющее воспоминание, прокуратор все силился понять, в чем причина его душевных мучений, и, поняв это, он постарался обмануть себя. Ему ясно было, что, безвозвратно упустив что-то сегодня утром, он теперь хочет исправить упущенное какими-то мелкими и ничтожными, а главное, запоздавшими действиями. Но это очень плохо удавалось прокуратору. На одном из поворотов, круто остановившись, прокуратор свистнул, и из сада выскочил на балкон гигантский остроухий пес в ошейнике с золочеными бляшками.

Прокуратор сел в кресло; Банга, высунув язык и часто дыша, уселся у ног хозяина, причем радость в глазах пса означала, что кончилась гроза и что он опять тут, рядом с человеком, которого любил, считал самым могучим в мире, повелителем всех людей, благодаря которому и самого себя пес считал привилегированным существом, высшим и особенным. Но, улегшись у ног хозяина и даже не пища на него, пес сразу понял, что хозяина его постигла беда, и поэтому Банга, поднявшись и зайдя сбоку, положил лапы и голову на колени прокуратору, что должно было означать: он утешает своего хозяина и несчастье готов встретить вместе с ним. Это он пытался выразить и в глазах, скашиваемых к хозяину, и в насторожившихся, навостренных ушах. Так оба они, пес и человек, любящие друг друга, встретили праздничную ночь.

(По М. Булгакову)

60

Я проснулся ранним утром. Комната была залита ровным желтым светом, будто от керосиновой лампы. Свет шел снизу, из окна, и ярче всего освещал бревенчатый потолок. Странный свет – неяркий и неподвижный – был вовсе не похож на солнечный. Это светили осенние листья.

За ветреную и долгую ночь сад сбросил сухую листву. Она лежала разноцветными грудами на земле и распространяла тусклое сияние, и от этого сияния лица людей казались загорелыми. Осень смешала все чистые краски, какие существуют на свете, и нанесла их, как на холст, на далекие пространства земли и неба.

Я видел сухую листву, не только золотую и пурпурную, но и фиолетовую, и серую, и почти серебряную. Краски, казалось, смягчились из-за осенней мглы, неподвижно висели в воздухе. А когда беспрерывно шли дожди, мягкость красок сменялась блеском: небо, покрытое облаками, все же давало достаточно света, чтобы мокрые леса могли загораться вдали, как величественные багряные и золотые пожары. Теперь конец сентября, и в небе какое-то странное сочетание наивной голубизны и темно-махровых туч. Временами проглядывает ясное солнце, и тогда еще чернее делаются тучи, еще голубее чистые участки неба, еще чернее неширокая проезжая дорога, еще белее проглядывает сквозь полуопавшие липы старинная колокольня.

Если с этой колокольни, забравшись по деревянным расшатанным лестницам, поглядеть на северо-запад, то сразу расширится кругозор. Отсюда особенно хорошо видна речонка, обвивающая подножие холма, на котором раскинулась деревня. А вдали виднеется лес, подковкой охвативший весь горизонт.

Стало смеркаться, с востока наносило то ли низкие тучи, то ли дым гигантского пожара, и я вернулся домой. Уже поздним вечером вышел в сад, к колодцу. Поставив на сруб толстый фонарь, достал воды. В ведре плавали желтые листья. Никуда от них не спрятаться – они были повсюду. Стало трудно ходить по дорожкам сада: приходилось идти по листьям, как по настоящему ковру. Мы находили их и в доме: на полу, на застеленной кровати, на печке – всюду. Они были насквозь пропитаны их винным ароматом.

61

После полудня стало так жарко, что пассажиры перебрались на верхнюю палубу. Несмотря на безветрие, вся поверхность реки кипела дрожащей зыбью, в которой нестерпимо ярко дробились солнечные лучи, производя впечатление бесчисленного множества серебряных шариков. Только на отмелях, там, где берег длинным мысом врезался в реку, вода огибала его неподвижной лентой, спокойно синевшей среди этой блестящей ряби.

На небе не было ни тучки, но на горизонте кое-где протянулись тонкие белые облака, отливавшие по краям, как мазки расплавленного металла. Черный дым, не подымаясь над трубой, стлался за пароходом длинным грязным хвостом.

Снизу, из машинного отделения, доносилось непрерывное шипение и какие-то глубокие, правильные вздохи, в такт которым вздрагивала деревянная палуба «Ястреба». За кормой, догоняя ее, бежали ряды длинных широких волн; белые курчавые волны неожиданно бешено вскипали на их мутно-зеленой вершине и, плавно опустившись вниз, вдруг таяли, точно прятались под воду. Волны без устали набегали на берег и, разбившись с шумом об откос, бежали назад, обнажая песчаную отмель, всю изъеденную прибоем.

Это однообразие не прискучивало Вере Львовне и не утомляло ее: на весь Божий мир она глядела сквозь радужную пелену тихого очарования. Ей все казалось милым и дорогим: и пароход, необыкновенно белый и чистенький, и капитан, здоровенный толстяк в парусиновой паре, с багровым лицом и звериным голосом, охрипшим от непогод, и лоцман, красивый чернобородый мужик, который вертел в своей стеклянной будочке колесо штурвала, в то время как его острые, прищуренные глаза неподвижно глядели вдаль.

Вдали показалась пристань – маленький красный дощатый домик, выстроенный на барке. Капитан, приложив рот к рупору, проведенному в машинное отделение, кричал командные слова, и его голос, казалось, выходил из глубокой бочки: «Самый малый! Задний ход!»

Около станции толпились бабы и девчонки; они предлагали пассажирам сушеную малину, бутылки с кипяченым молоком, соленую рыбу, вареную и печеную баранину.

Жара понемногу спадала. Пассажиры заметили, как солнце садилось в пожаре кроваво-пурпурного пламени и растопленного золота. Когда же яркие краски поутихли, то весь горизонт осветился ровным пыльно-розовым сиянием. Наконец и это сияние померкло, и только невысоко над землей, в том месте, где закатилось солнце, осталась неясная длинная розовая полоска, незаметно переходившая вверху неба в нежно-голубоватый оттенок вечернего неба.

(По А. Куприну)

В следующем зале, еще не до конца оформленном, в уютном уголке у высоких книжных полок стоял раскрытый ломберный стол, испачканный мелом, с брошенными, казалось, только что и на минутку, картами, будто игроки оставили их, чтобы взглянуть на приезд местной красавицы или ее рискованный танец с проезжим чиновным петербуржцем. Только что здесь было шумно и душно от свечей и трубок, за стеной гремела мазурка, звенели шпоры, плескались в шуме и музыке французские комплименты...

Саша отошел со своим пистолетом к окну, где стоял рабочий столик, заставленный пузырьками, баночками с зелеными комочками полировочной пасты, бутылочками с разноцветными жидкостями. Староверцева отозвал какой-то длинноволосый парень неуместно шпанистого вида, и я, воспользовавшись этим, сел рядом с Сашей на подоконник и выглянул в окно. Небо будто задернули грязно-серой шторой. И так резко, что она еще колебалась, шевелилась и вздрагивала от рывка. Опять пошел дождь. В зале потемнело и на миг стало так, как было здесь, наверное, много-много лет назад. Мне даже почудилось, что сейчас Афанасий Иванович велит подать свечи.

Саша принялся протирать части пистолета каким-то составом, смазывал их и снова протирал.

Ну, что у вас новенького в литературных верхах? - спросил он у подошедшего Выпивки.

Тот не ответил.

До сих пор не знаю вашего отчества, - продолжал дразнить его Саша, собирая пистолет. - Как же вас все-таки звать, а?

Я же вам объяснял, - раздраженно напомнил Выпивка. Видно, ему частенько доставалось от Саши. - По паспорту я - Георгиевич, а по отцу Григорьевич.

Что-то мудрено. - Саша покрутил головой, прицелился в портрет старого графа и щелкнул языком.

Выпивка демонстративно отошел к стенду и стал прижимать пальчиком какой-то отставший уголок.

Что это ты с ним так нелюбезен? - спросил я Сашу. Мы как-то незаметно и легко стали на "ты".

Да ну его. Присосался к музею, как клоп, кормушку себе нашел. Он о музее уже раза четыре писал, а теперь будет о каждом зале по отдельности кропать. Да еще дурачком прикидывается.

Прикидывается? - удивился я. - А я думал, он всерьез. Уж очень натурально.

Гостиница - я уже говорил - помещалась здесь же, во флигеле. Сложенное из красного камня, с острыми башенками на фронтоне здание стояло среди высоких лип, вплотную примыкая к старому, видимо, заброшенному кладбищу.

Дежурная - светловолосая девушка Оля с такими длинными ресницами, что, казалось, она, моргая, поднимает ими теплый ветер, - быстро оформила меня и сказала, вручая ключи:

Знаете, этот номер пользуется дурной славой.

Да? А что такое?

Когда-то в этих комнатах жил тоже Оболенский, и тоже Сергей, и он загадочно исчез в такой же дождливый вечер. Он лег спать, а утром его уже не нашли. - Она мягким движением ладони отбросила за спину волосы и так светло улыбнулась, словно заранее извинялась за то, что со мной может произойти нечто подобное.

Я попрощался и поднялся к себе.

Несмотря на полученное предупреждение, номером я остался доволен. Стены комнаты, обшитые дубовыми панелями из вертикальных досок, были в меру увешаны картинами, на которых бойко крутили усы бравые охотники в лаковых сапогах и фуражках с длинными козырьками. В глубоком алькове с пробитым в его стене окном стояла на львиных лапах такая громадная кровать, что в ней, пожалуй, можно было заблудиться спросонок.

Я поставил в угол портфель и репортерку, разделся и, приоткрыв окно, сел к столу.

Задание редакции не казалось мне сложным, но я не хотел терять времени и по свежим следам набросал план очерка, за основу которого взял рассказ Староверцева.

Мне хорошо работалось под шелест дождя в листве кладбищенских лип. Я перебрался в кресло, закурил и не заметил, как задремал.

Разбудил меня резкий стук: порыв ветра ударил рамой и смахнул со стола бумаги. Я собрал их и подошел закрыть окно. В темноте мокро блестели гранитные надгробия, кособочились ветхие деревянные кресты и глухо, тревожно шумели высокие старые липы. Свет от окна падал на кирпичную полуразвалившуюся ограду, и моя тень, казалось, пытается перелезть через нее и спрыгнуть на ту сторону, к холодным могилам, между которыми, наверное, бродят неприкаянными тенями мокрые от дождя привидения.

Когда я плотно закрыл окно, где-то в глубине кладбища завыла собака.

Вы, теперь на верху вашего

блаженства... но берегитесь и помните,

что враг ваш не дремлет...

В. О д о е в с к и й

В т о р н и к

Году, кажется, в 1828-м в Динабургскую крепость был переведен из Свеаборга заключенный туда по причастности к декабрьскому восстанию некий "штап-ротмистр гусарскаво полка княсь Сергей Абаленской" - так он подписывал свои письма.

Его камера случилась рядом с той, где томился Вильгельм Кюхельбекер. Они подружились, насколько это было возможно через толстую холодную стену. Оболенский со свойственным юности легкомыслием легко переносил унижение и часто, напевая озорные гусарские песни, писал угольком Вильгельму письма, в которых утешал товарища по несчастью и поносил царя и его жандармов.

По пути в ссылку Оболенский, выхватив у дремавшего в коляске урядника саблю, ранил его в бок. Князя привезли в Орел и при обыске нашли письмо Кюхельбекера к Грибоедову. Оболенский отказался говорить что-либо о письме, что усугубило его вину. По воле государя императора его лишили дворянского и княжеского достоинства, и вместо действующей армии он попал в Сибирь, на вечное поселение.

Но друзья князя - а их в России было немало - не оставили его, они добились облегчения участи ссыльного. Оболенского отправили в Дубровники, под надзор дальнего родственника, графа Шуваева - человека, известного своей хитростью и жестокой натурой.

Князя поселили во флигеле, в угловых комнатах. Долгое время считалось, что граф отечески утешил молодого ссыльного и принял в нем участие. Но, видимо, это было не совсем так. Одному из друзей князь писал, что опасается за свою жизнь и принужден запираться на ночь.

Однажды ночью кому-то из слуг послышался шум в спальне Оболенского: тяжелые шаги, вскрик и стуки, а утром князь долго не вставал. К нему стали стучать - он не отвечал. Заподозрили неладное и сломали дверь...

Комната была пуста. Обыскали все и ничего не нашли.

На сделанные вопросы граф отвечал пожатием плеч и гримасою, что ничего не знает и не хочет знать. Молодая графиня плакала и долго была больна...

Спасибо за интересный рассказ, Афанасий Иванович. Я думал, Оля просто шутила, говоря об исчезновении Оболенского.

Честно говоря, мне и теперь эта история казалась маловероятной, но я благоразумно промолчал.

Нет, что вы! Мы располагаем документальными подтверждениями. Если вас это заинтересовало, Саша может рассказать подробнее. - Староверцев наклонил подсвечник и раскурил трубку.

Ну хорошо, - согласился я. - Оболенский исчез, возможно, был убит. Но почему? Меня, скажем, как бывшего работника милиции в первую очередь заинтересовали бы мотивы преступления. Если оно только в самом деле было совершено.

Было, было! И тому есть свои причины: молодая графиня, тронутая положением несчастного ссыльного, полюбила его. Граф, возможно, догадывался и ревновал, но не хотел требовать удовлетворения - он был стар и неловок, и рассчитывать на благоприятный исход поединка ему не приходилось. Да к тому же, что весьма важно, его соперник был уже не дворянин. И вполне вероятно, что граф, наделенный низким характером, нашел способ навсегда избавиться от ненавистного ему и опасного для самодержавия молодого человека, не подвергая себя риску...

Мы работали в низком и тесном от множества вещей подвале, где временно размещался запасник музея. По неровным стенам и крутым сводам двигались наши ломаные тени.

Жизнь и смерть Оболенского в высшей степени поучительны, задумчиво продолжал Староверцев. - Его причастие к декабристскому восстанию, в общем-то, символично. И только после знакомства с Кюхельбекером, а потом в ссылке, наблюдая всю низость реакции, Оболенский активно связывается с передовой молодежью, ищет путей быть полезным России. Мы думаем выделить для него целый зал. Кое-что для этой экспозиции у нас уже есть: его письма... Что вам, Волков?

На верхней ступеньке полукруглой лестницы, пригнувшись, стоял высокий человек с длинными, похожими на усы бровями, одетый в ватник и кирзовые сапоги с отогнутыми голенищами. Он ответил не сразу, словно раздумывал, стоим ли мы того, и голос его, скрипучий, похожий на хруст песка под колесами телеги, резко прозвучал под гулкими сводами подвала:

Мрамор привез, Афанасий Иванович. Куда его складывать?

"Будто ворон прокаркал", - подумал я.

Саша, - попросил Староверцев, - посмотри, пожалуйста, дружок.

Саша отложил длинную шпагу, которую, не морщась, чистил какой-то вонючей пастой, и длинными прыжками взбежал по ступеням.

Это наш шофер, - пояснил Афанасий Иванович и повертел в воздухе пальцами. - Странный человек.

Еще бы! - строго заступилась Оля (фактически она работала в гостинице, но все свободное время проводила в музее). - Его ведь немцы чуть не повесили. Поэтому у него и голос такой, и шея не поворачивается.

Как я успел заметить, Староверцев, несмотря на авторитет и преклонные годы, находился под сильным влиянием Саши и Оли. Подозреваю, что и его юношеское увлечение легендой об исчезновении Оболенского возникло не само собой. Эти напористые ребята, пользуясь его любовью, делали с ним что хотели.

Да, да, - охотно согласился он и сейчас. - Он очень помогает нам, являясь, так сказать, внештатным консультантом по трофейному оружию, потому что специальной литературой мы пока не обеспечены в нужном количестве.

Он что, партизанил?

Даже награжден, - кивнул Староверцов. - Правда, уже после войны, много лет спустя: он ведь по заданию партизанского штаба в полиции служил, у немцев. Гестаповцы его разоблачили, и он чудом остался жив.

Со скрипом приоткрылась дверь, Саша просунул голову и поманил меня:

Там тебя Андрюша обыскался.

Я поднялся за ним в залы. В отгороженной мешковиной комнате, где оформлялась экспозиция о войне, мне послышались шаги. Я прошел туда и задержался у большого стенда. Мое внимание привлекла сильно увеличенная фотография, помещенная в самом центре. На ней была заснята казнь двух подпольщиков или партизан. Связанные, с петлями на шее, они стояли в кузове грузовика с откинутыми бортами под грубо сколоченной виселицей. Рядом с ними, подняв руку в перчатке, немецкий офицер читал, видимо, громко, напрягаясь, по большой бумаге. Кругом стояли люди, их лиц нельзя было разобрать: они сливались в молчаливый, выразительный фон. Человек в черной шинели полицейского, с повязкой на рукаве и винтовкой за спиной, картинно отставив руку, натягивал веревку и, повернув голову, улыбался в объектив. Все на снимке было как-то обыденно и потому особенно страшно.

Только что прикрепили. Ты, можно сказать, первый оценил. Впечатляет?

Я молча кивнул.

Сашок, - проскрипел бесшумно подошедший Волков, - мне одному его весь день таскать. Скажи Самохину, ладно?

Хорошо, сейчас.

Складная машинка. - Волков снял со стенда немецкий автомат, и тот удивительно ловко лег в его короткие сильные лапы.

Он вынул магазин, посмотрел внутрь, легким ударом ладони поставил его на место и вскинул автомат.

Саша очень похоже сымитировал треск автоматной очереди.

Тра-та-та! Тра-та-та! - презрительно передразнил его Волков. - Это только в кино так трататакают да мальчишки во дворе, а старый солдат, Волков сощурился, - старый солдат бьет коротко, чтоб ствол не уводило, понял?

Понял. Я слышал, автоматчики даже "Катюшу" выбивали очередями, верно?

- "Катюшу" - не знаю, а "Комаринскую" мы с дружком наловчились, в два ствола. Концерт! - Он хотел лихо покрутить головой, но у него не получилось, и он поморщился. - В бою, конечно, не до баловства... А так, что ж не пострелять.

Конечно, - легко согласился Саша. - Так просто пострелять веселее, чем в людей-то.

А я в людей не стрелял, - рассердился Волков. - И вообще, больше в рукопашную рвался. Раз только в ней сошлись, а до сих пор помню. Бежит он на меня, ошалел совсем, рот разинул: орет. Я ему стволом - патроны-то кончились, а перезарядить некогда - прямо в пасть и сунул, так он и подавился.

Саша, вначале слушавший с интересом, передернулся. Волков заметил это и мягко сказал:

На то и война, Сашок.

Ну и вовсе не на то!

Уж ты-то что знаешь про войну? - мрачно уронил Волков и повесил автомат на место. - Поторопи Самохина, обед скоро.

Саша отошел, и мне было слышно, как он что-то объяснял Самохину и как тот громко спорил:

Очень прекрасно! Мне ящики таскать, а ему гвоздики тюкать? Очень прекрасно!

Саша обреченно махнул рукой и вернулся ко мне. Самохин плелся за ним, бубнил про тяжести и жаловался на здоровье.

Ух ты! - остановился он, заметив фотографию. - Ты гляди-ка, ну прямо...

Слушай, - прервал его Саша. - Иди отсюда.

Самохин при всей своей нахрапистости Сашу, видимо, побаивался. Он потоптался на месте и, ворча что-то, побрел к выходу. Длинноволосый, неопрятный, в коротких расклешенных брюках, обтягивающих толстый зад, он был похож на приземистую женщину.

Я повернулся к Саше. Он с такой ненавистью смотрел Самохину вслед, что мне стало не по себе.

Мы вышли на берег реки. Холодная, тускло блестящая, она лениво выползала из темных, по-осеннему хмурых лесов. Бакены с нее уже сняли. Прибрежные кусты с тихим шорохом, похожим на шум дождя, сыпали в воду сухие листья, и они медленно плыли вдоль берега маленькими желтыми корабликами. А за рекой деревья стояли уже почти голые, и в чистом осеннем воздухе их тоненькие серые веточки казались прозрачным дымком, легко тянувшимся откуда-то из глубины лесов. И беззвучно метались озабоченные своими делами, встревоженные галки.