На какое время приходится деятельность патриарха никона. Церковный раскол — реформы Никона в действии
29 апреля в Международном Фонде славянской письменности и культуры состоялся диспут между старообрядцами и новообрядцами о личности и деятельности патриарха Никона . Зал Фонда был заполнен практически полностью.
Старообрядческую сторону представляла делегация во главе с о. Марченко. Интересно, что на днях закончился Собор РДЦ. На нем к лику святых были причислены 22 подвижника благочестия, в частности, Нил Сорский , Иов Почаевский и Афанасий Брестский .
Открывая диспут, его ведущий игумен (Сахаров) (РПЦ) привел характеристику бывшего патриарха Никона, сделанную профессором В.О. Ключевским :
Из русских людей XVII века я не знаю человека крупнее и своеобразнее Никона. Но его не поймешь сразу — это довольно сложный характер и, прежде всего, характер очень неровный. В спокойное время в ежедневном обиходе — он был тяжел, капризен, вспыльчив и властолюбив, больше всего — самолюбив. За ожесточение в борьбе его считали злым, но его тяготила всякая вражда — и он мягко прощал врагам, если замечал в них желание пойти ему навстречу. С упрямыми врагами был жесток. Но он забывал всё при виде людских слез и страданий: благотворительность, помощь слабому, больному, ближнему была для него не столько долгом пастырского служения, сколько безотчетным влечением доброй природы. По своим умственным и нравственным качествам он был большой делец, желавший и способный делать большие дела, но только большие. Что умели делать все, то он делал хуже всех; но хотел и умел делать то, за что не умел взяться никто, все равно — доброе это дело или дурное.
Основным докладчиком на заявленную тему был руководитель Отдела Украины Института стран СНГ, глава Ассоциации православных экспертов К.А. Фролов . Как и следовало ожидать, основную заслугу Никона Кирилл Александрович усматривает в его вкладе в воссоединение Великой и Малой Руси. Докладчик ссылался на позицию основоположника Русской Зарубежной Церкви митрополита Антония (Храповицкого), выступавшего за канонизацию патриарха Никона и одновременно бывшего ревнителем возрождения старого обряда в лоне Православной Церкви. В лице старообрядцев он усматривал союзников в деле восстановления патриаршества и против апостасийного Запада. Благодаря воссоединению с Малороссией, во многом была преодолена отсталость Московского государства, где было издано всего лишь несколько книг, в то время как в Малороссии, в Польско-Литовском государстве их издавались сотни.
Для Московской Руси было необходимо, по словам Фролова, «восполнение академизма », являющегося органичной частью византийского наследия. Для решения этих вопросов необходимо было провести унификацию обрядов.
«В проведении книжной справы были перегибы», — признал докладчик («вполне вероятно, что старообрядцы были правы в ее оценке»). Вину в этом, однако, он возлагает на «тайного латинянина, действовавшего в интересах иезуитов» — Паисия Лигарида , целью которого был срыв воссоединения Руси. К.А. Фролов — сторонник обрядового плюрализма (в качестве примера был приведен западный обряд в Русской Зарубежной Церкви и зарождающийся татарский обряд). После оставления патриаршества Никон говорил, что «обои книги добры » — старопечатные и новопечатные. На Большом Московском Соборе греческие богослужебные книги он называл «испорченными еретиками ». Докладчик признал, что реформа проводилась поспешно.
Кирилл Фролов заявил, что согласен с мнением митрополита Макария (Булгакова), считавшего, что если бы Никон не оставил патриаршество, то раскола бы не было. Также Фролов повторил свою давнюю идею, что старообрядчество он видит только как самоуправляемую автономную часть Московской Патриархии.
Следующим выступил о. Андрей Марченко, представитель Русской Древлеправославной Церкви. Он назвал грубой ошибкой патриарха Никона его стремление к унификации церковных обрядов по новогреческим лекалам и малороссийскому варианту. Вместо того, чтобы внедрять в Московском государстве троеперстие, нужно было направить усилия на восстановление в Малороссии двуперстия. Кстати, по свидетельству Зизания , в Малороссии оно было широко распространено. Вместо этого Никон пожертвовал интересами своей Церкви, в то время как для малороссов и греков вопрос о форме перстосложения был непринципиальным (архидиакон Павел Алеппский писал, что его отец, антиохийский патриарх Макарий, благословлял московитов согласно их обычаю, т.е. двуперстно).
В результате никоновой реформы (точнее ее все же называть «никоно-алексеевской» или даже «никоно-петровской» — прим. ред. ) было подорвано доверие к своей русской церковной истории. Фактически, руководство страны и церкви подписалось под мыслью греков, что Россия не была до конца просвещенной, а «отцы русской церкви были невежами ».
Также о. Андрей Марченко высказал следующие тезисы :
- Никто не был против присоединения Малороссии и освобождения Константинополя, но интересы Русской Церкви были принесены в жертву политической целесообразности.
- Самая большая ошибка патриарха Никона — оставление им кафедры, из-за чего началась большая сумятица в церковной жизни.
- Большой Московский Собор в 1666 и особенно в 1667 году с участием восточных иерархов окончательно.
О. Андрей отметил, что переводчиками на Соборе были Симеон Полоцкий и Паисий Лигарид . Первый был поэтом-ритором, западником, с иронией относящимся ко всему русскому. Второй, в силу плохого знания русского языка, не мог быть компетентным переводчиком по богословским вопросам («по-русски мог назвать цену на табак »). Докладчик назвал обоих этих переводчиков «проходимцами ». Документов Собора на греческом языке нет. Непонятно, что напереводили эти два человека и какую информацию от них получали участники Cобора, приехавшие на Русь из Греции и других стран. Дискуссий и свободного общения на Соборе 1666-1667 годов не было.
О. Андрей Марченко рассказал, что греческие старостильники, с которыми РДЦ вступила в диалог, о расколе почти ничего не знают. Изначально ничего не знал о старообрядцах и основавший белокриницкую иерархию митрополит (Попович) — а ведь он в одно время был секретарем Синода.
По мнению о. Андрея, реформа в том виде, в котором она проводилась, вообще не была нужна. Это подтверждает учрежденное впоследствии единоверие. Книжная справа началась еще при Московском митрополите Макарии , однако она двигалась поступательно, с большой осторожностью. В отличие от него, Никон начал действовать быстро, единолично, невзирая на серьезные сложности богословских переводов и другие особенности книжного дела.
После основных докладов начались прения, в которых смогли выступить и другие участники мероприятия. В частности, можно отметить выступления двух участников диспута — А.В. Шишкина , редактора сайта «Современное древлеправославие» , и В.А. Пустового , заместителя председателя Союза Православных Братств Украины .
Алексей Васильевич Шишкин раскритиковал апологию никоновской реформы Фроловым, когда церковные интересы были принесены в жертву политической целесообразности, геополитическим расчетам. Выразил несогласие с его утверждением об отсталости Московской Руси в деле просвещения. Так, протопоп , находясь в земляной яме в Пустозерске, цитировал по памяти множество книг. Культа Никона на Руси не было, его стал возвеличивать митрополит Антоний (Храповицкий).
В. Пустовой в своем выступлении отметил, что в Малороссии старообрядцев, бежавших от гонений из Московской Руси, никогда не считали раскольниками. До Екатерины в малороссийской церковной жизни было много старообрядных элементов (они, кстати, сохранились, как это ни странно, у униатов, например, хождение крестных ходов посолонь).
По мнению Пустового, в никоновской реформе не было никакой необходимости. Получилось так, что в угоду геополитическим расчетам был принесен в жертву церковный фактор. Объединение было возможно и без церковной реформы, приведшей к расколу. Она была следствием внешней диверсии, инспирированной, по мнению выступающего, Ватиканом и орденом иезуитов. Было совершенно очевидно, что для объединения братских народов не нужно было ломать церковную традицию через колено и жечь в срубах.
Подводя итог диспута, игумен Кирил (Сахаров) отметил следующее:
Патриарх Никон положился на богословскую компетентность и православность воззрений киевских ученых, но не учел, что они получили западное образование. Воспитанные в схоластическом богословии, украинцы в Москве должны были неизбежно столкнуться с русскими православными воззрениями, сложившимися веками на святоотеческом богословии, — отсюда коллизии.
Понравился материал?
Комментарии (35)
Отменить ответ
"Подводя итог диспута, игумен Кирил (Сахаров) отметил следующее:
— Патриарх Никон положился на богословскую компетентность и православность воззрений киевских ученых, но не учел, что они получили западное образование"Стоило огород диспута городить ради констатации довольно спорного факта. Что, Никон не знал о "воззрениях киевских ученых"? Или что киевское богословие отличается от московского? А было ли вообще "московское богословие"? Большинство наших богословских книг того времени, это полемика, а не систематическое изложение веры.
"Книга о вере" и "Кириллова книга" тоже, кстати, имеют одна белорусское, другая украинское происхождение, а из них наши боголюбивые предки чего только не навычитывали…
К вопросу о московском богословии.
"Первой в России Академией, выполнявшей функцию подготовки духовных лиц, в том числе архиереев, а также функции трибунала и цензуры по делам веры, стала Славяно-греко-латинская академия, основанная в 1687 году. " (из wiki)
Какое богословие если до 1687 года даже учебных заведений религиозных не было?
И в Древней Церкви, и на Руси всегда были великие подвижники и духовные учителя. А что касается богословов, то нельзя вступать в дискуссию, не зная их биографий. Учились, знаете ли…
С экспансией римо-католиков на Восток потребность в богословах и апологетах была велика. И оказалось, что в Москве ничего издать не могут, кроме адаптированных текстов украинских авторов, получивших систематическое образование. Как бы не было это неприятно осознавать, но "матчасть надо знать".Получается, не будь Раскола, так и богословия бы русского не было — ни новообрядного, ни старообрядного?
открыть школы вполне могли и без книжной реформы
Православное богословие не может быть русским или нерусским, тем более старообрядным или новообрядным. Богословы могут быть и русскими по происхождению, но с этим далеко не всегда было благополучно.
почему только ДО Петра Могилы?
У митр. Петра Могилы и его последователей доминирует схоластическое мышление, внедренное криптокатолической (сознательно или подсознательно) богословской школой (это не мое мнение, а достаточно обоснованное специалистами, см. , например, прот. Г. Флоровского "Пути русского богословия", если не интересно посмотреть более простые семинарские учебники). Поэтому ранний период украинского влияния на русское богословие (о более поздних влияниях говорить не стану "страха ради иудейска") делится на домогильный и послемогильный. Звучит красиво.
Давайте Кураева почитаем, у него есть на эту тему:
Так уже было на исходе XVII века. Тогда реформы Патриарха Никона – при всей их малообоснованности, непродуманности, спешке и жестокости – промыслительно спасли Россию и Православие. Реформы Никона вызвали раскол в Церкви. Из патриаршей, реформированной Церкви в итоге вышли не только многие люди, по своей простоте отождествлявшие подробности обряда с сутью христианства, но и люди, которые в дореформенную эпоху во многом определяли интеллектуальный «климат» в Церкви. Протопоп Аввакум отнюдь не «неграмотный сельский батюшка». Настоятель кремлевского собора, человек, собиравший вокруг себя лучшие богословствующие умы своего времени, он мог – при ином ходе событий – свое мироощущение передать всей Церкви и всему Кремлю. Что было бы в этом случае с Россией и с Церковью? Если бы Аввакуму удалось победить Никона, то – по естественным законам психологии – для нескольких поколений была бы табуирована сама мысль о любых реформах в укладе жизни православной России. Упал бы «кадильный занавес» между Россией и Европой.
Самоизоляция России была бы не слишком страшна, если бы речь шла о XIII или XIV веках. Но на пороге XVIII века она стала бы губительной. Начиналась эра состязания технологий. Теперь судьбу сражений и стран решали уже не число сабель и не толщина крепостных стен. Качество пороха и пушек, маневренность кораблей и точность инженерно-саперных расчетов предопределяли исход войн. Овладеть военными технологиями без заимствования технологий промышленных нельзя. Овладеть промышленными технологиями без овладения технологиями научными невозможно. Научные же технологии требуют принятия очень многих особенностей мышления, поведения, ценностных ориентаций, в том числе и таких, которые были довольно-таки непривычны для уклада Московской Руси.
И были бы они встречены Аввакумовыми причитаниями: «Ох, ох, бедная Русь, чево тебе захотелося немецких поступков и обычаев!» . И следовала бы эта «бедная Русь» примеру своего верховного нравоучителя, и похвалялась бы своей интеллектуальной нетронутостью: «Да вси святии нас научают, яко риторство и философство – внешняя б… свойствена огню негасимому… Аз есмь ни ритор, ни философ, дидаскальства и логофетства неискусен, простец человек и зело исполнен неведения» . Напомню, что в те времена слово «философия» вбирало в себя все небогословские науки, в том числе и естествознание.
Встал бы затем царь Петр на путь реформ – и ему пришлось бы встретиться с дружным сопротивлением всей Русской Церкви, «воспитанной» на Аввакуме. И тут одно из двух: или Петр сломал бы хребет Русской Церкви (а у него были планы введения лютеранства на Руси), или церковная оппозиция сломала бы шею Петру и его реформам. И тогда через несколько десятилетий пришлось бы выбирать, какой колонией – шведской, польской или турецкой – стать Московии к исходу XVIII столетия. И соответствующая вера была бы насаждена вместо Православия в этой колонии.
Но раскол привел к тому, что из Церкви «вытек» аввакумовский дух. Приехали киевские риторы и философы и «заменили» Аввакума. Они привезли с собой дух Запада, дух схоластики и светскости. Интеллектуальная жизнь Русской Церкви стала разнообразнее и даже противоречивее (в столкновениях западного духа и духа святоотеческого). Но в итоге петровские реформы в самой Церкви нашли себе сторонников (святителей Митрофана Воронежского и Димитрия Ростовского, митрополита Рязанского и Муромского Стефана [Яворского], архиепископа Новгородского Феофана [Прокоповича]). Война Петра с церковным укладом не оказалась тотальной. В Церкви нашлись силы, поддержавшие и его реформы, и преображение Руси в новую, имперскую Россию. Россия выжила в катаклизмах XVIII века, не разорвав свою связь с Православием. И уже в XIX веке она исцелила большую часть тех ран, что были нанесены ее церковной жизни петровскими реформами.
origin: https://predanie.ru/kuraev-andrey-protodiakon/book/71874-neamerikanskiy-missioner/
Радикализм Аввакума и подобных ему только дискредитировал саму идею сопротивления западным порядкам.
Точно также и в любое другое время — любой раскол и радикализм дискредитирует идею сопротивления и ОСЛАБЛЯЕТ это самое сопротивление — ибо те, кто желает сопротивляться тем самым уходят из Церкви
То же и сейчас. Всякие катакомбники, старостильники, ипц, прозелиты старообрядческих согласий — уходя, они ослабляют церковь.
Это все равно что уйти из окопа партизанить, оставив в окопе боевых товарищей. По какой бы причине оно ни было — пусть командир плохой, ворует, трофеи вагонами увозит. Бросили-то не командира.
Бросили нас. Простых рядовых христиан-верующих, бойцов духовного фронта.А это не оправдано. Даже если неумелый командир плохо воюет, а вы хорошо партизаните. За это расстрел.
Ну разумеется, что это — оценочное суждение о. Андрея Кураева, но почему оно "не имеет никакого реально-исторического значения"? Пусть и со многими оговорками, но имеет!
Ничего не имеет. Полки иноземного строя и вообще немецкие слободы были задолго до раскола. Технологии мы перенимали задолго ДО.
Комментарий от Игумена Кирила (Сахарова). Постскриптум к диспуту о патриархе Никоне
Перед началом диспута одна женщина передала мне пакет с брошюрами антистарообрядческой направленности. Некий духовник-монах увещает свое духовное чадо не увлекаться старообрядчеством, иметь в виду, что снятие клятв со старых обрядов – дело митрополитов Сергия (Страгородского) и Никодима (Ротова), православие которых «сомнительно». Странно это слышать, зная позицию в этом вопросе канонизированного РПЦ МП митрополита Филарета (Дроздова) и участников Поместного Собора 1917-1918 годов. А вот свидетельство митрополита Питирима (Нечаева), записанное мной в начале 80-х годов во время учебы в Московских духовных школах: «До Поместного Собора 1971 года (снявшего клятвы — иг. К.) я постепенно привлек к этой теме наших церковных лидеров, и по моим разработкам на Соборе был сделан доклад об отмене клятв на старые обряды. С тех пор ничто не мешает мне креститься двуперстно». Назывались имена и других иерархов, принявших участие в подготовке Соборного деяния о снятии клятв, например, архиепископа Саратовского Пимена (Хмелевского). Знакомый священник, участвующий в реставрации Ново-Иерусалимского монастыря, на следующий день после диспута позвонил мне и очень эмоционально стал говорить о том, каким подвижником-аскетом был Никон, сколько он сделал добрых дел и т.п. Кстати, митрополит Питирим также говорил, что, с одной стороны, Никон «имел крутой нрав», а с другой – «он был искренним, глубоким подвижником-аскетом».
Преподаватель МДС протоиерей Петр Веретенников (ныне архимандрит Макарий) в 1981 году на лекции в актовом зале Московских духовных школ рассказывал: «Никон спал на каменном ложе, его монашеский параман весил 6 кг, и находился он под драгоценным саккосом. Он лично выкопал колодец. Вместе с другими таскал землю и кирпичи». Известный апологет патриарха Никона протоиерей Лев Лебедев в своей статье (см. «Богословские труды» 23-й выпуск) писал: «Патриарх Никон отличался способностями к самым разным наукам и ремеслам, чрезвычайной начитанностью. Он был образованнейшим и умнейшим человеком своего времени». Мне трудно что-то сказать по этому поводу, но то, что он производил свои исправления на основании современных ему греческих книг, а не по древним книгам, как декларировалось, – это убедительно доказал профессор Н. Каптерев (+1916 г.). Никон не внял предупреждению Константинопольского патриарха Паисия, который в своем ответном письме указывал, что «различия в обрядах, не затрагивающих существа веры, не являются серьезным нарушением». И еще: «нельзя говорить, что развращается вера, если есть различия в несущественных вещах (обрядах); главное, чтобы было согласие в сущности». Честно говоря, меня в этих словах покоробила оценка значимости обрядовой стороны. Намного ближе то, что писал об обряде В.П. Рябушинский в своей книге «Старообрядчество и русское религиозное чувство»: « Обряд – его (т.е. христианина – иг. К.) оружие, и тот же обряд – панцирь для одухотворенного тела. Упорный воин готов в походе нести тяжелое снаряжение, зная, что оно пригодится ему в бою, а малодушный изнемогает от ноши, не думает о бое, думает только о том, чтобы было ему полегче теперь, и поэтому бросает патроны, и лопату и даже оружие. В результате – безславная смерть, плен и бегство. Нечто подобное происходит и в религиозной жизни людей».
Патриарх Никон торжественно проклял двуперстие. От этого его не удержал, а напротив, потворствовал в этом другой восточный патриарх – Антиохийский Макарий. Более того, он сам сначала произнес это проклятие. Профессор Каптерев в своей статье «О церковно-обрядовых реформах патриарха Никона (журнал «Богословский вестник» 1908-09 гг.) писал: «Главная доля ответственности за реформы и характер ее исполнения падает на его, Никона, советчиков и руководителей – восточных патриархов, и из них, по преимуществу и главным образом, на Антиохийскаго патриарха Макария». Невольно задумываешься: так ли случайны те беды, которые постигли Сирию в наше время?
Во время диспута прозвучало, что патриарх Никон впоследствии говорил протопопу Иоанну Неронову, что «обои – старые и новые книги хороши, добры, все равно по каким хочешь, по тем и служи». Проф. Беликов задается вопросом: «А почему он не обратился с такими словами ко всем официально?» И далее: «это либо неправда Неронова, которая является его собственным показанием, или простая любезность патриарха с целью примирения. Не мог Никон одно и то же называть и черным и белым». (см. его книгу «Историко-критический обзор существующих мнений о расколе». (Киев, 1915 год.)
Не секрет, что и ныне у патриарха Никона немало почитателей и сторонников. Вместе с такими известными деятелями, как участник книжной справы, ученый монах из Киева Епифаний Славинецкиий, как Симеон Полоцкий и патриарх Иоаким, они искренне считают, что причиной произошедшего раскола было невежество противников реформы. Очевидно, что это очень упрощенный и несостыкующийся с истинным положением вещей взгляд.
Патриа́рх Ни́кон (мирское имя Ники́та Ми́нин (Минов)) ; 7 мая , село Вельдеманово - 17 августа , Тропинская слобода , Ярославль) - московский патриарх , имевший официальный титул патриарх Московский и всея Руси, Божиею милостию великий господин и государь, архиепископ царствующаго града Москвы и всеа великия и малыя и белыя России и всеа северныя страны и помориа и многих государств Патриарх с 25 июля (4 августа ) года по 12 (22 ) декабря года с титулом Великого Государя .
Церковные реформы патриарха Никона, которые он начал в 1650-х годах, были направлены на изменение существовавшей тогда в Русской Церкви обрядовой традиции в целях её унификации с современной греческой. Они вызвали раскол Русской церкви, что повлекло возникновение старообрядчества . В 1666 году он был извержен из патриаршества и стал простым монахом, хотя его реформы были продолжены.
До патриаршества
Став во главе братии Новоспасской обители, Никон вошёл в состав неформального кружка духовных и светских лиц, который профессор Н. Ф. Каптерев называет кружком «ревнителей благочестия» . Главные идеологи этой группы - духовник Алексея Михайловича протопоп Благовещенского собора Стефан Вонифатьев , боярин Ф. М. Ртищев и протопоп Казанского собора Иоанн Неронов - ставили перед собою и своими сподвижниками задачу оживления религиозно-церковной жизни в Московском государстве, улучшения нравственности как населения, так и духовенства, насаждения просвещения. Вводилась забытая в Москве практика церковной проповеди с амвона, «единогласие» в богослужении , большое внимание уделялось исправлению переводов богослужебных книг .
Начал ездить к царю во дворец каждую пятницу для бесед и совета не только по духовным делам, но и по государственным.
Реформаторская деятельность
Многие годы собиравший греческие и византийские тексты и серьёзно участвовавший в обсуждениях «Кружка ревнителей благочестия» (в который входил также и протопоп Аввакум), Никон считал важным привести русские православные обряды и книги в соответствие с греческими.
Укоренённость как в народе, так и среди значительной части священства мнения о «превосходстве» русского благочестия над греческим, а московского - над киевским, которая появилась в Северо-Восточной Руси после подписания греками Флорентийской унии с католиками, падения Константинополя , ополячивания Литвы и покорения Литвою Киева (ср. тезис «Москва - Третий Рим »), а также резкость самих реформаторов привели к расколу Русской Церкви на сторонников Никона («никониан») и его противников старообрядцев , одним из лидеров которых стал Аввакум. Аввакум считал, что чины, изложенные в московских книгах, лучше отражают православную веру.
Строительство
Одним из направлений деятельности патриарха Никона было основание в России монастырей. В 1653 году на острове Валдайского озера были построены первые деревянные строения Иверского монастыря . В 1655 был заложен каменный Успенский собор .
Опала и извержение из священства
В 1660 году на созванном в Москве Соборе было постановлено лишить Никона архиерейства и даже священства; однако суд не состоялся, так как дело было решено передать на суд восточных патриархов, по совету никоновского монаха-справщика Епифания Славинецкого и архимандрита Полоцкого Богоявленского монастыря Игнатия Иевлевича . Такое же решение вопроса рекомендовал царю впоследствии и бывший епископ Иерусалимской церкви Паисий Лигарид , который не принимал явного участия в Соборе, хотя был приглашён патриархами к тайному совещанию и выступал в роли переводчика для восточных патриархов.
В грамоте, подписанной всеми архиереями Русской поместной церкви Большого Московского собора, а также иерархами (патриархами, митрополитами, архиепископами, епископами) греческих поместных церквей от 12 декабря, указаны преступления, из-за которых Никон извержен из патриаршества и священства судом поместного собора Русской церкви:
1. Никон досадил (обидел) царя, когда оставил паству и удалился в Воскресенский монастырь, лишь по причине, что царский чиновник ударил слугу патриарха.
2. Никон не смирился и не стал каяться, а совершал хиротонии в новом месте, строил новые монастыри, которые назвал «неподобающими словами и суетными именованиями»: Новым Иерусалимом, Голгофою, Вифлеемом, Иорданом, тем самым он ругался божественным и глумился святым, прославляя себя патриархом Нового Иерусалима, похищая разбойнически, и если была бы у него сила, то отнял бы и третью часть царства.
3. Анафематствовал патриархов Паисия и Макария, приехавших его судить, назвав их Анною и Каиафою, а царских послов, которые к нему были посланы, чтобы вызвать его на суд, назвал Пилатом и Иродом.
4. Никон написал личные письма патриархам, в которых писал про царя Алексея, что царь «латиномудренник, мучитель и обидник, Иеровоам и Озия» и то, что Российская церковь в латинские догматы впала, больше всего обвиняя в этом Паисия Лигарида.
5. Никон без соборного рассмотрения сам лично лишил епископа Павла Коломенского сана, свирепея, стащил с Павла мантию, и того «в язвы и наказания предаде тяжчашие», отчего Павел лишился ума и бедный погиб: или был растерзан зверями, или в реку упал и погиб.
6. Своего духовного отца Никон два года немилостиво бил и ему наносил язвы, после чего патриархи сами видели духовника Никона «всеконечно расслабленным».
За эти преступления Никон был извержен из священства : не только патриаршего достоинства, но из епископского сана и стал простым монахом.
Монах Никон после соборного суда и извержения был сослан в Ферапонтов Белозерский монастырь ; после смерти Алексея Михайловича был переведён под более строгий надзор в Кирилло-Белозерский монастырь .
Смерть и посмертная судьба
Царь Фёдор Алексеевич настоял на отпевании Никона как патриарха, несмотря на протесты патриарха Московского Иоакима , который отказался отпевать и поминать Никона как патриарха.
Был погребён в северном приделе (Усекновения главы Иоанна Предтечи) собора Воскресенского Новоиерусалимского монастыря; Фёдор Алексеевич сам со слезами читал над ним Апостол и 17‑ю кафизму и неоднократно целовал его десницу .
В дальнейшем, в синодальный период , под влиянием цензуры, документы, касающееся заседаний Большого Московского собора - суда над Никоном (соборное определение о преступлениях Никона и соборная грамота о извержении из священства Никона), не печатали в составе официально издававшихся документов «Деяния Великого Московского Собора 1666-67 года.»
В 2013 году гробница патриарха Никона была вскрыта археологами, но был обнаружен только пустой саркофаг - гробница ранее подверглась разграблению .
Памятники Никону
Напишите отзыв о статье "Никон (патриарх Московский)"
Примечания
Литература
- Лобачёв С. В. Патриарх Никон. СПб., 2003.
- Иван Шушерин Известие о рождении и воспитании и житии святейшего Никона, патриарха Московского и всея России // Патриарх Никон - протопоп Аввакум. М., 1997.
- . Т. I-III.]
- Каптерев Н. Ф. . Т. 1-2 М., 1996.
- Субботин Н. И. . М., 1862.
- Лифшиц А. Л. Документы о поставках продовольствия и других запасов ссыльному Патриарху Никону в Ферапонтов монастырь // Вестник церковной истории . 2010. № 1-2 (17-18). С. 5-16.
- Патриарх Никон: трагедия русского раскола (сборник статей). М.: ДАРЪ, 2006 г. ISBN 5-485-00069-X .
- // Русский архив , 1863. - Вып. 8/9. - Стб. 697-707. - Под загл.: Рассказ Петра Великого о патриархе Никоне.
- Царь Алексей Михайлович и патриарх Никон. М.: Музеи Московского Кремля, 2006 г. ISBN 5-901685-89-X .
- Севастьянова С. К. Переписка патриарха Никона с иконийским митрополитом Афанасием // Древняя Русь. Вопросы медиевистики . 2004. № 3(17). С. 87-97.
- Богданов А. П. Патриарх Никон // Вопросы истории . № 1. 2004. С. 51-117.
- «Патриарх Никон. Рожденный на земле Нижегородской». Н. Новгород: РИДО, 2007. Составители архим. Тихон (Затёкин), О. В. Дёгтева и др.
Ссылки
- // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). - СПб. , 1890-1907.
- на сайте Русское Православие
- NEWSru.com 20 сентября 2007 г.
- / Научное исследование, подготовка документов к изданию, составление и общая редакция В.В. Шмидта. - М .: Изд-во Моск. ун-та, 2004. - 1264 с.
- [док.история.рф/17/iz-dela-patriarkha-nikona/ Из «Дела патриарха Никона»]. 1659-1666 годы. Проект Российского военно-исторического общества «100 главных документов российской истории».
| Предшественник: Патриарх Иосиф |
Патриархи Московские
- |
Преемник: Патриарх Иоасаф II |
|
||||||||||||||||
|
||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Никон (патриарх Московский)
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.
Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ей непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри. В конце января княжна Марья уехала в Москву, и граф настоял на том, чтобы Наташа ехала с нею, с тем чтобы посоветоваться с докторами.
После столкновения при Вязьме, где Кутузов не мог удержать свои войска от желания опрокинуть, отрезать и т. д., дальнейшее движение бежавших французов и за ними бежавших русских, до Красного, происходило без сражений. Бегство было так быстро, что бежавшая за французами русская армия не могла поспевать за ними, что лошади в кавалерии и артиллерии становились и что сведения о движении французов были всегда неверны.
Люди русского войска были так измучены этим непрерывным движением по сорок верст в сутки, что не могли двигаться быстрее.
Чтобы понять степень истощения русской армии, надо только ясно понять значение того факта, что, потеряв ранеными и убитыми во все время движения от Тарутина не более пяти тысяч человек, не потеряв сотни людей пленными, армия русская, вышедшая из Тарутина в числе ста тысяч, пришла к Красному в числе пятидесяти тысяч.
Быстрое движение русских за французами действовало на русскую армию точно так же разрушительно, как и бегство французов. Разница была только в том, что русская армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французской армией, и в том, что отсталые больные у французов оставались в руках врага, отсталые русские оставались у себя дома. Главная причина уменьшения армии Наполеона была быстрота движения, и несомненным доказательством тому служит соответственное уменьшение русских войск.
Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, – насколько то было в его власти, – не останавливать этого гибельного для французов движения (как хотели в Петербурге и в армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.
Но, кроме того, со времени выказавшихся в войсках утомления и огромной убыли, происходивших от быстроты движения, еще другая причина представлялась Кутузову для замедления движения войск и для выжидания. Цель русских войск была – следование за французами. Путь французов был неизвестен, и потому, чем ближе следовали наши войска по пятам французов, тем больше они проходили расстояния. Только следуя в некотором расстоянии, можно было по кратчайшему пути перерезывать зигзаги, которые делали французы. Все искусные маневры, которые предлагали генералы, выражались в передвижениях войск, в увеличении переходов, а единственно разумная цель состояла в том, чтобы уменьшить эти переходы. И к этой цели во всю кампанию, от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова – не случайно, не временно, но так последовательно, что он ни разу не изменил ей.
Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат, что французы побеждены, что враги бегут и надо выпроводить их; но вместе с тем он чувствовал, заодно с солдатами, всю тяжесть этого, неслыханного по быстроте и времени года, похода.
Но генералам, в особенности не русским, желавшим отличиться, удивить кого то, забрать в плен для чего то какого нибудь герцога или короля, – генералам этим казалось теперь, когда всякое сражение было и гадко и бессмысленно, им казалось, что теперь то самое время давать сражения и побеждать кого то. Кутузов только пожимал плечами, когда ему один за другим представляли проекты маневров с теми дурно обутыми, без полушубков, полуголодными солдатами, которые в один месяц, без сражений, растаяли до половины и с которыми, при наилучших условиях продолжающегося бегства, надо было пройти до границы пространство больше того, которое было пройдено.
В особенности это стремление отличиться и маневрировать, опрокидывать и отрезывать проявлялось тогда, когда русские войска наталкивались на войска французов.
Так это случилось под Красным, где думали найти одну из трех колонн французов и наткнулись на самого Наполеона с шестнадцатью тысячами. Несмотря на все средства, употребленные Кутузовым, для того чтобы избавиться от этого пагубного столкновения и чтобы сберечь свои войска, три дня у Красного продолжалось добивание разбитых сборищ французов измученными людьми русской армии.
Толь написал диспозицию: die erste Colonne marschiert [первая колонна направится туда то] и т. д. И, как всегда, сделалось все не по диспозиции. Принц Евгений Виртембергский расстреливал с горы мимо бегущие толпы французов и требовал подкрепления, которое не приходило. Французы, по ночам обегая русских, рассыпались, прятались в леса и пробирались, кто как мог, дальше.
Милорадович, который говорил, что он знать ничего не хочет о хозяйственных делах отряда, которого никогда нельзя было найти, когда его было нужно, «chevalier sans peur et sans reproche» [«рыцарь без страха и упрека»], как он сам называл себя, и охотник до разговоров с французами, посылал парламентеров, требуя сдачи, и терял время и делал не то, что ему приказывали.
– Дарю вам, ребята, эту колонну, – говорил он, подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на худых, ободранных, еле двигающихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой, после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, то есть к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов; и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось.
Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…
В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
Но этот самый человек, так пренебрегавший своими словами, ни разу во всю свою деятельность не сказал ни одного слова, которое было бы не согласно с той единственной целью, к достижению которой он шел во время всей войны. Очевидно, невольно, с тяжелой уверенностью, что не поймут его, он неоднократно в самых разнообразных обстоятельствах высказывал свою мысль. Начиная от Бородинского сражения, с которого начался его разлад с окружающими, он один говорил, что Бородинское сражение есть победа, и повторял это и изустно, и в рапортах, и донесениях до самой своей смерти. Он один сказал, что потеря Москвы не есть потеря России. Он в ответ Лористону на предложение о мире отвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один во время отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что все сделается само собой лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо дать золотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения не нужны, что с чем нибудь надо прийти на границу, что за десять французов он не отдаст одного русского.
И он один, этот придворный человек, как нам изображают его, человек, который лжет Аракчееву с целью угодить государю, – он один, этот придворный человек, в Вильне, тем заслуживая немилость государя, говорит, что дальнейшая война за границей вредна и бесполезна.
Но одни слова не доказали бы, что он тогда понимал значение события. Действия его – все без малейшего отступления, все были направлены к одной и той же цели, выражающейся в трех действиях: 1) напрячь все свои силы для столкновения с французами, 2) победить их и 3) изгнать из России, облегчая, насколько возможно, бедствия народа и войска.
Он, тот медлитель Кутузов, которого девиз есть терпение и время, враг решительных действий, он дает Бородинское сражение, облекая приготовления к нему в беспримерную торжественность. Он, тот Кутузов, который в Аустерлицком сражении, прежде начала его, говорит, что оно будет проиграно, в Бородине, несмотря на уверения генералов о том, что сражение проиграно, несмотря на неслыханный в истории пример того, что после выигранного сражения войско должно отступать, он один, в противность всем, до самой смерти утверждает, что Бородинское сражение – победа. Он один во все время отступления настаивает на том, чтобы не давать сражений, которые теперь бесполезны, не начинать новой войны и не переходить границ России.
Теперь понять значение события, если только не прилагать к деятельности масс целей, которые были в голове десятка людей, легко, так как все событие с его последствиями лежит перед нами.
Но каким образом тогда этот старый человек, один, в противность мнения всех, мог угадать, так верно угадал тогда значение народного смысла события, что ни разу во всю свою деятельность не изменил ему?
Источник этой необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его.
Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями из в немилости находящегося старика выбрать его против воли царя в представители народной войны. И только это чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои силы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их.
Простая, скромная и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история.
Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии.
5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.
День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.
Кутузов, казалось, чем то озабочен и не слышал слов генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Большая часть лиц французских солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.
Одна кучка французов стояла близко у дороги, и два солдата – лицо одного из них было покрыто болячками – разрывали руками кусок сырого мяса. Что то было страшное и животное в том беглом взгляде, который они бросили на проезжавших, и в том злобном выражении, с которым солдат с болячками, взглянув на Кутузова, тотчас же отвернулся и продолжал свое дело.
Кутузов долго внимательно поглядел на этих двух солдат; еще более сморщившись, он прищурил глаза и раздумчиво покачал головой. В другом месте он заметил русского солдата, который, смеясь и трепля по плечу француза, что то ласково говорил ему. Кутузов опять с тем же выражением покачал головой.
– Что ты говоришь? Что? – спросил он у генерала, продолжавшего докладывать и обращавшего внимание главнокомандующего на французские взятые знамена, стоявшие перед фронтом Преображенского полка.
– А, знамена! – сказал Кутузов, видимо с трудом отрываясь от предмета, занимавшего его мысли. Он рассеянно оглянулся. Тысячи глаз со всех сторон, ожидая его сло ва, смотрели на него.
Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько секунд и, видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.
– Благодарю всех! – сказал он, обращаясь к солдатам и опять к офицерам. В тишине, воцарившейся вокруг него, отчетливо слышны были его медленно выговариваемые слова. – Благодарю всех за трудную и верную службу. Победа совершенная, и Россия не забудет вас. Вам слава вовеки! – Он помолчал, оглядываясь.
– Нагни, нагни ему голову то, – сказал он солдату, державшему французского орла и нечаянно опустившему его перед знаменем преображенцев. – Пониже, пониже, так то вот. Ура! ребята, – быстрым движением подбородка обратись к солдатам, проговорил он.
– Ура ра ра! – заревели тысячи голосов. Пока кричали солдаты, Кутузов, согнувшись на седле, склонил голову, и глаз его засветился кротким, как будто насмешливым, блеском.
– Вот что, братцы, – сказал он, когда замолкли голоса…
И вдруг голос и выражение лица его изменились: перестал говорить главнокомандующий, а заговорил простой, старый человек, очевидно что то самое нужное желавший сообщить теперь своим товарищам.
В толпе офицеров и в рядах солдат произошло движение, чтобы яснее слышать то, что он скажет теперь.
– А вот что, братцы. Я знаю, трудно вам, да что же делать! Потерпите; недолго осталось. Выпроводим гостей, отдохнем тогда. За службу вашу вас царь не забудет. Вам трудно, да все же вы дома; а они – видите, до чего они дошли, – сказал он, указывая на пленных. – Хуже нищих последних. Пока они были сильны, мы себя не жалели, а теперь их и пожалеть можно. Тоже и они люди. Так, ребята?
Он смотрел вокруг себя, и в упорных, почтительно недоумевающих, устремленных на него взглядах он читал сочувствие своим словам: лицо его становилось все светлее и светлее от старческой кроткой улыбки, звездами морщившейся в углах губ и глаз. Он помолчал и как бы в недоумении опустил голову.
– А и то сказать, кто же их к нам звал? Поделом им, м… и… в г…. – вдруг сказал он, подняв голову. И, взмахнув нагайкой, он галопом, в первый раз во всю кампанию, поехал прочь от радостно хохотавших и ревевших ура, расстроивавших ряды солдат.
Слова, сказанные Кутузовым, едва ли были поняты войсками. Никто не сумел бы передать содержания сначала торжественной и под конец простодушно стариковской речи фельдмаршала; но сердечный смысл этой речи не только был понят, но то самое, то самое чувство величественного торжества в соединении с жалостью к врагам и сознанием своей правоты, выраженное этим, именно этим стариковским, добродушным ругательством, – это самое (чувство лежало в душе каждого солдата и выразилось радостным, долго не умолкавшим криком. Когда после этого один из генералов с вопросом о том, не прикажет ли главнокомандующий приехать коляске, обратился к нему, Кутузов, отвечая, неожиданно всхлипнул, видимо находясь в сильном волнении.
8 го ноября последний день Красненских сражений; уже смерклось, когда войска пришли на место ночлега. Весь день был тихий, морозный, с падающим легким, редким снегом; к вечеру стало выясняться. Сквозь снежинки виднелось черно лиловое звездное небо, и мороз стал усиливаться.
Мушкатерский полк, вышедший из Тарутина в числе трех тысяч, теперь, в числе девятисот человек, пришел одним из первых на назначенное место ночлега, в деревне на большой дороге. Квартиргеры, встретившие полк, объявили, что все избы заняты больными и мертвыми французами, кавалеристами и штабами. Была только одна изба для полкового командира.
Полковой командир подъехал к своей избе. Полк прошел деревню и у крайних изб на дороге поставил ружья в козлы.
Как огромное, многочленное животное, полк принялся за работу устройства своего логовища и пищи. Одна часть солдат разбрелась, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари и задавая корм лошадям; третья часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с крыш для костров и плетни для защиты.
Самым главным направлением деятельности Никона было реформирование церкви. Для укрепления позиций православия Никон провел богослужебную реформу, официальное значение которой состояло во введении единообразия в богослужебной практике Русской православной церкви. Вводилась регулярная церковная проповедь, вносились изменения в обрядность: двоеперстие было заменено троеперстием, символизирующим Троицу, двукратное пение «аллилуйя» сменилось троекратным; направление крестного хода вокруг церкви было установлено с запада на восток; служба литургии стала совершаться над пятью просфорами вместо семи; наряду с восьмиконечными и шестиконечными крестами стали использоваться четырехконечные; земные поклоны были заменены поясными, и число их сократилось и др.
Одним из направлений деятельности патриарха Никона было основание в России монастырей. В 1653 году на острове Валдайского озера были построены первые деревянные строения Иверского монастыря.
Царь Алексей Михайлович почитал патриарха Никона, доверял его советам в делах государственного управления, а во время войн с Речью Посполитой (1654- 1667) и длительного своего отсутствия оставлял патриарха де-факто во главе правительства. Получив необъятную власть над верующими, он вскоре выступил с идеей первенства церковной власти и предложил Алексею Михайловичу разделить с ним власть. Однако царь не пожелал долго терпеть патриарха. Он перестал ходить на патриаршие богослужения в Успенском соборе, приглашать Никона на государственные приемы. Это было серьёзным ударом по самолюбию патриарха. Во время одной из проповедей в Успенском соборе он заявил о сложении патриарших обязанностей. Никон ждал, что царь раскается и попросит его вернуться в Москву. Однако царь поступил совсем иначе. Он стал готовить церковный суд над Никоном. Для суда над Никоном в 1666г. был созван Церковный собор, на который патриарха привезли под охраной. Царь заявил, что Никон без разрешения царя оставил церковь и отрекся от патриаршества. Присутствовавшие поддержали царя и осудили Никона, благословив лишение его сана патриарха и вечное заточение в монастырь. Одновременно Собор 1666-1667гг. поддержал церковную реформу и предал проклятию всех ее противников, которые стали именоваться старообрядцами. Участники Собора постановили передать лидеров старообрядцев в руки властей. По Соборному уложению 1649г. им грозило сожжение на костре. Таким образом, реформы Никона и Собор 1666-1667гг. положили начало расколу в Русской Православной Церкви.
Реформы Никона были направлены на то, чтобы подчинить церковную жизнь единовластию патриарха, обрести независимость от царя, возвысить священство до уровня царской власти. Эти нововведения противоречили постановлениям Стоглавого собора1551 г. и вызвали к жизни движение за сохранение старых обрядов (Старообрядчество), которое привело к церковному расколу. Самолюбие патриарха привело к тому, что Собор 1666-1667 гг. низложил Никона до положения простого монаха и сослал в Белозерско-Ферапонтов монастырь.
В мордовском селе Вельдеманове Нижегородского уезда, в семье крестьянина Мины, родился сын Никита. Родился он в мае 1605 года, во времена Смуты. Мать Никиты умерла, когда мальчик был маленьким. Одарённый от природы, он выучился грамоте дома, а в двенадцать лет ушёл в Макарьев Желтоводский монастырь.
Женился в двадцать лет, и стал сельским священником. Но жизнь была несчастливой, его дети умирали, а сам он решил, что его бездетность - знак к монашеской жизни. Его супруга приняла постриг в московском Алексеевском монастыре. Отец Никита ушёл в Анзерский скит около Большого Соловецкого острова.
В 30 лет, он принял постриг и стал Никоном, отрёкся от земных хлопот, суеты. Основатель и настоятель скита преподобный Елеазар сам провёл этот обряд. Никон много, без устали молился, много дней постился, всей своей душой служил Богу. Он был любимым учеником Елеазара, служил примером для иноков.
К сожалению, через некоторое время, между Никоном и настоятелем, возникли разногласия. Не найдя поддержки в братии, Никон удалился. После долгих скитаний, он выбрал Кожеозёрский небольшой монастырь. Недалеко от монастыря, построил себе келью и продолжил свой подвиг. Вёл одиночный образ жизни, в монастырь ходил только на службы. Братия его уважала, за решимость, твёрдость, строгость, прилежание.
В 1643 году, после кончины настоятеля, Никона избрали главой монастыря. В 1644 году, игумен Никон приехал в Москву для сбора пожертвований для обители, и встретился с царём Алексеем Михайловичем . И уже вскоре, по велению царя он был переведён в Москву, и назначен игуменом Новоспасского монастыря. Молодой царь очень хорошо и доверительно относился к Никону, что не нравилось боярам. Но царь продолжал своё общение, и уже в 1649 году игумен был избран митрополитом Новгородским.
Он рьяно относился к своим обязанностям, ездил в темницы, принимал жалобы заключённых, рассказывал всё царю, общался с народом. Люди полюбили его, многие находили утешение в беседах с митрополитом. На богослужениях, Никон отменил «многолосие» (одновременное чтение и пение частей богослужения). Он совершал службы по строго установленным правилам, по выходным читал проповеди. Зимой патриарх приезжал в Москву, где совершал службы в придворной церкви. Царю очень нравились эти богослужения.
Митрополит обратился к Алексею Михайловичу с просьбой перенести мощи митрополита Филиппа с Соловков в Москву. Владыку Филиппа сослали, а потом убили, за то, что он смело, говорил о злодеянии Ивана Грозного. И вот в 1652 году, святые мощи митрополита Филиппа перенесли в Кремль, в Успенский собор. В ту эпоху это было значимое и важное событие. Никон был приемником патриарха Иосифа, и после его смерти, возглавил этот пост.
В период правления церквью патриархом Никоном (1652-1658г), было построено много храмов и монастырей. Была проведена реформа богослужений, исправлено много церковных книг. Патриарх собирал старинные древние книги, изучал их. Царь с патриархом были в близких дружеских отношениях. На всех приёмах они сидели рядом, царь даже просил называть патриарха великим государем.
Со временем их отношения изменились не в лучшую сторону. Возможно, сыграла свою роль теория Никона о превосходстве духовной власти над светской. Тогда патриарх оставил патриаршую кафедру по своему желанию, но сан свой сохранил. Позже на соборе он был осуждён и сослан в Ферапонтов монастырь. Перед смертью, Никон получил разрешение переехать в Воскресенский монастырь, который он сам основал. В 1661году, в августе, по дороге в монастырь, патриарх скончался. Бывший патриарх всея Руси Никон, с почестями был погребён Новоиерусалимском Воскресенском монастыре.
48511 0
Патриарх Московский и всея Руси Никон (в миру Никита Минич) родился в 1605 г., в семье крестьянина села Вельдеманово (ныне Нижегородская область, Перевозский район). Юношей Никита ушел в Макарьев Желтоводский монастырь. Через несколько лет он станет священником. Потрясенный смертью своих детей, он убеждает жену уйти в монстырь, а сам на Белом озере, в Анзерском скиту, принимает монашество под именем Никона. В 1642 г. Никон переходит в Кожеозерскую пустынь и вскоре становится её игуменом. С 1646 г. он делается известным царю Алексею Михайловичу, по желанию которого вскоре назначается архимандритом московского Новоспасского монастыря. В 1648 г. Никон - митрополит Новгородский.
В 1652 г. Никон перевозит в Москву из Соловецкого монастыря мощи святого митрополита Филиппа (память 23 декабря с.с.). В это время в Москве умирает патриарх Иосиф, и Никон избирается его преемником.
Еще при патриархе Иосифе, в видах упорядочивания церковной жизни, образовался в Москве кружок ревнителей, с царским духовником Стефаном Вонифатьевым во главе. Воззрения ревнителей разделял и Никон. Сам царь, примыкая к ревнителям в общей постановке задачи, на способ ее осуществления имел, однако, особый взгляд, так как сколнен был придавать церковной реформе политическое значение. Алексей Михайлович считал необходимым тесное единение русской церкви с греческой и малороссийской, а оно, по его мнению, могло быть достигнуто путем согласования русской церковной практики с греческими образцами.
Царя и патриарха связывала настоящая дружба. Еще будучи архимандритом, Никон каждую пятницу ездил к царю во дворец, и они подолгу засиживались за откровенной беседой; царь и сам нередко его навещал. Когда Никон стал патриархом, царь иногда целые дни проводил с ним в загородных монастырях.
Первым важным распоряжением Никона и вместе с тем началом церковной реформы было предписание (в 1653 г.) "творить в церкви" вместо "метаний на колену" поклоны "в пояс" и креститься "тремя персты". Созванный патриархом Никоном в 1654 г. собор постановил исправить богослужебные книги по древним рукописям. Собор 1656 г. одобрил служебник Никона и проклял крестящихся двумя перстами.
Противники Никона восстановили царя против патриарха. Никон сложил с себя сан и уехал в Воскресенский монастырь. На состоявшемся в 1666 г. в Москве соборе Никон был приговорён к лишению сана и сослан в Ферапонтов монастырь, а после в более тяжелое заключение - в Кирилло-Белозерский монастырь. Царь Федор Алексеевич решается перевести Никона в Воскресенский монастырь, а вместе с тем ходатайствует перед восточными патриархами о разрешении Никона и о восстановлении его в патриаршем достоинстве. Разрешительная грамота уже не застала Никона в живых: он скончался на пути, в Ярославле, 17 августа 1681 г., и был погребен в Воскресенском монастыре как патриарх.
Загрузка...